придумать хоть какой-нибудь план, я то просыпаюсь, то снова проваливаюсь в беспокойный сон.

После очередной потери сознания я открываю глаза. Должно быть, меня накачали наркотиками.

Не знаю, сколько прошло часов, а может, и дней, но мое зрение уже давно привыкло к темноте, и я отчетливо различаю длинный стол, придвинутый к дальней стене, и небольшую горку расфасованного по пакетикам порошка.

Я прищуриваю глаза, пытаясь рассмотреть детали и определить, могу ли я как-то добраться до них и использовать в собственных интересах.

Впрочем, я прекрасно понимаю, что это бесполезно. Я ничего не смогу сделать. У меня нет под рукой оружия, да я и не знаю, как им пользоваться. И даже если бы оружие здесь было, шансов добраться до него нет, ведь я прикована к стенке.

Все, что у меня остается, – это вера.

И надежда.

– Пикси-пыль.

Сердце замирает при звуке бархатного акцента, живот поднимается и опускается, как на американских горках. Я поворачиваю голову вправо и впервые с момента пробуждения замечаю, что всего в нескольких метрах от меня стоит кресло, в котором, широко расставив ноги, сидит Джеймс. Он наблюдает за мной, уютно устроив на коленях руки. Руки, в которых он держит нож.

– То, на что ты смотришь, это пикси-пыль, – Джеймс кивает в сторону стола, куда я только что смотрела.

Меня передергивает, когда он поднимается и направляется ко мне: его привлекательность вызывает у меня нервное возбуждение. Вслед за реакцией моего тела на этого мужчину накатывает тошнота. От того, что я отдала ему все, а он оказался злодеем, замаскированным под добряка.

Его шаги гулко отражаются от стен, грудь разрывается от вибрации, кровь пульсирует в жилах. Он останавливается передо мной, упираясь своими идеально начищенными черными туфлями в кончики моих босых ног.

Стиснув зубы, я ощущаю резкую боль в челюсти.

– Тебе нужно поесть.

– Отвали, – выплевываю я.

– Что я тебе говорил про твой грязный рот? – он цыкает.

– Ты много чего говорил, Крюк, – я наклоняю голову. – Но, похоже, все это ни хрена не значит.

Из моих уст бранные слова звучат странно, но сейчас ничего другого говорить и не хочется. Я знаю, что они его раздражают, и раз уж я не могу вырваться и выцарапать ему глаза ногтями, придется довольствоваться тем, что есть.

Его губы кривятся в тонкой улыбке, вызывая дрожь у меня в позвоночнике.

– Не я тут лжец, детка, – он указывает на меня своим ножом. – Не навешивай на меня свои грехи.

– Я понятия не имею, что происходит! – я дергаюсь, натягивая цепи, но руки бесполезно бьются о пол.

Его взгляд перемещается с моего лица на стену, к моим прикованным рукам. Ухмылка исчезает с его лица.

– Изображать жертву – ужасно неподобающая черта.

В его голосе чувствуется холодность, от которой у меня щемит в груди, и я понимаю, что привычное мне теплое очарование полностью исчезло.

Я тяжело вздыхаю, не веря своим ушам.

– Ты приковал меня к стене, – заявляю я.

– Это временное решение, уверяю тебя, – кивает он.

– Ты накачал меня наркотиками, – мои глаза сужаются, гнев бурлит внутри.

Он перебирает нож в пальцах – это движение настолько отработанное и плавное, что меня пронзает страх.

– Ты бы пошла добровольно? – он вскидывает бровь.

В горле застревает ком; внутренности разрываются от напряжения, сдерживающего слезы.

– Я бы пошла с тобой куда угодно, – мой голос надламывается. – Пожалуйста, я…

Я проигрываю битву эмоциям, и соленая вода начинает стекать по лицу, оставляя на холодной коже горячие следы.

Он приседает, держа в руках нож, который болтается у него между ног, его взгляд раздевает меня догола и сжигает заживо.

– Твой отец кое-что у меня забрал, – он берет паузу и ненадолго закрывает глаза. – Кое-что незаменимое.

Сердце замирает, и я шмыгаю носом, пытаясь остановить слезы.

– Мой отец? Я не…

Он подскакивает с места и несется через всю комнату, пока не натыкается на стул. Он хватает его за спинку и швыряет в меня. Я не успеваю опомниться, как его разносит в щепки рядом с моей головой, а волосы разлетаются от сильного удара. Он возвращается ко мне, делает выпад вперед и крепко сжимает мою челюсть.

– Не строй из себя невинность, ты, глупая девчонка.

Сердце клокочет в груди, икота сбивает дыхание, пока оскорбления и мелкие осколки древесины болезненно впиваются в кожу. Заглядывая ему в глаза, я ищу в них частичку того человека, которого, как мне казалось, я знала. Человека, которому я отдала все.

Но его уже давно нет.

А может, и никогда не было.

Он прав. Я действительно глупая девчонка.

Я высовываю язык, зацепляясь за шершавые, потрескавшиеся края губ, и говорю медленно, на одном дыхании, с ужасом, переполняющим меня изнутри. Этот человек – Крюк – незнакомец. И что-то мне подсказывает, что нужно быть осторожнее. Делать все возможное, чтобы остаться в живых.

Мой отец найдет меня. Он должен.

– Джеймс. Если мой отец… если он что-то сделал…

Его резкий смех разлетается по воздуху, а хватка становится крепче. Настолько, что мои зубы впиваются в кожу.

– Ты появилась в моем баре, – шипит он. – А потом отвлекла меня, когда я больше всего был нужен другим.

Я пытаюсь качать головой, но это бесполезно, его руки слишком сильны. Глаза его, наполненные ненавистью, смотрят то на мое лицо, то на цепи.

Меня переполняет чувство страха, от которого нервы начинают расшатываться, и я смотрю на этого незнакомца, пылающего огнем тысячи солнц. Он выглядит так, будто хочет меня убить.

Я впиваюсь пальцами в пол, сердце колотится, отзываясь в горле.

Наклонив голову, он медленно закрывает глаза. А когда они открываются, то огня в них уже нет.

Он – чистый лист. Его глаза – просто две пустые дыры с голубой окантовкой.

Он ослабляет хватку на челюсти, точно любовник ласкает мою кожу пальцами, пока его внимание не переключается на крепления на стене.

Я вдыхаю, задерживая воздух в легких: я боюсь даже дышать, боюсь вывести его из себя.

Он встает и что-то достает из кармана.

Я вся съеживаюсь, в груди нарастает давление. Джеймс приближается и нависает надо мной. Его пряный аромат вторгается в ноздри, вызывая отвращение к себе за реакцию сердца на его запах. В районе запястья ощущается легкий толчок, затем происходит щелчок, после которого по руке пробегают болезненные мурашки, устраняя онемение.

Он снимает с меня цепи.

– Это так эротично – видеть тебя прикованной к моей стене, – начинает он, переходя на другую сторону. – Вот только разбитая ты для меня бесполезна.

Я прикладываю руки к