Комиссар хмуро смотрит на Крюка.

– Очень жаль, – протягивает он. – У нас была запланирована встреча на следующей неделе по поводу возможного пожертвования.

– Боюсь, о встрече тебе придется договориться со мной, – Крюк улыбается, его кадык подергивается.

– Ну, Ру всегда был человеком, который… – комиссар кивает, стиснув зубы.

У меня закладывает уши, когда пальцы Крюка начинают поглаживать изгиб моего бедра, а его рука притягивает меня ближе к себе. Подняв на него глаза, я задаюсь вопросом, осознает ли он вообще, что делает. Его челюсти подрагивают, но глаза не отрываются от Реджинальда и его жены.

Я не знаю, почему я это делаю, и уверена, что в конечном итоге, когда я буду вынуждена вернуться к реальности своего положения, я пожалею об этом, но я поднимаю руку, чтобы погладить его по руке.

– Дорогой, у меня устали ноги. Ты не мог бы сопроводить меня до стола?

Взгляд Крюка останавливается на мне, брови подпрыгивают к линии волос, а глаза смягчаются. Он берет мою руку, подносит ее ко рту и прижимается губами к тыльной стороне.

– Конечно, милая.

По моей руке пробегают мурашки, в животе предательски порхают бабочки.

Что со мной не так?

Он кивает паре:

– Комиссар. Линда. Прошу нас извинить.

Пока мы идем, внутри все переворачивается, руки и ноги дрожат от страха: а вдруг он рассердится, что я прервала их беседу? О чем я вообще думала?

– Прости, – бормочу я, когда мы доходим до столика. – Мне показалось… что тебе некомфортно, а он все продолжал и продолжал, и я…

Крюк выдвигает стул, чтобы я села, и усаживает меня на него, прижав палец к моим губам.

– Тс-с.

Я закрываю рот, чувствуя, как беспокойство извивается во мне, словно змея. Никогда в жизни я не испытывала такого сильного беспокойства, как рядом с ним. Большую часть времени он ведет себя как спокойная вода, неподвижная, сверкающая и прозрачная, как стекло. Но одна капля может потревожить эту гладь, а потом и вовсе разразиться ливень.

Я окидываю взглядом еще несколько человек, сидящих за столом. Раньше на подобных мероприятиях я знала почти всех гостей. Но это Массачусетс, а не Флорида, поэтому все эти люди мне чужды. Впрочем, никто из них и не обращает на меня внимания: все они смотрят только на него, за что я их не корю. Даже зная, на что он способен, зная, что он сделал со мной, я испытываю некое удовольствие от того, что я – спутница самого могущественного человека в этом зале. Лучше бы я его не замечала, но это ощущение возникает независимо от того, хочу я этого или нет. Точно так же я не могу выбросить из головы разговор между ним и комиссаром. Я никогда раньше не видела Крюка взволнованным, а тут такое. Ему было не по себе. Я пытаюсь об этом не думать, пытаясь убедить себя, что это не моего ума дело.

Только все мои попытки тщетны.

Я влюбилась в него еще до того, как он показал свое истинное лицо. Во всяком случае, в ту его версию, которую он мне преподнес. А чувства не исчезают, они лишь смещаются и меняются по мере того, как ломается душа, заполняя собой трещины. Возможно, мои чувства к Крюку искажены до неузнаваемости, но это не значит, что они исчезли.

– Мне кажется, я видела Ру? – спрашиваю я, не в силах остановить слова, слетающие с моего языка.

Его пальцы прекращают барабанить по столу.

– Видела.

– Это хорошо, что он вышел на пенсию.

Крюк резко поворачивается. Его рука взлетает, хватается за мой стул и тянет его к себе по деревянному полу. Я судорожно хватаю ртом холодный воздух, который проникает мне в горло и сталкивается с волной смущения, вздымающейся в моей груди.

Его нос касается моего носа, а пристальный взгляд приковывает меня к месту.

– Я не знаю, в какую игру ты играешь, – шепчет он, – но тебе лучше остановиться. Не испытывай мое терпение.

Сердце замирает.

– Я не играю ни в какие игры.

Глубоко вдыхая, он переводит взгляд с моих глаз на рот, потом обратно, и в пространстве между нами возникает энергетический взрыв. А потом он смотрит мимо меня, и все его поведение меняется.

Я подпрыгиваю, когда его ладонь опускается мне на бедро под столом и сжимает его в стальной хватке.

– Не забывай, что стоит на кону.

– Как будто у меня есть выбор. Я… – я усмехаюсь, чувствуя, как закипает гнев.

– Венди?

Глава 31

Джеймс

Венди оборачивается и сталкивается лицом к лицу с Питером.

– Папа? – произносит она на выдохе.

Она уже начинает подниматься со стула, но я, все еще держа руку на бедре, удерживаю ее на месте. Венди поворачивается, хмуря брови, но я лишь наклоняю голову и пристально смотрю ей в глаза.

Осознание настигает ее: глаза тускнеют, губы поджимаются. Она переводит взгляд с меня на отца, а потом на Тину, та стоит и смотрит на нас в своем сверкающем зеленом платье с золотой отделкой.

На лице Питера – маска смятения. Он морщит лоб, разглядывая нас обоих. Я убираю руку с бедра Венди и перемещаю ее на спинку ее стула – сейчас он поймет, что их маленький план не сработал.

Даже если они забрали у меня Ру, у меня есть она. И она никуда не сбежала.

– Питер, – приветствую я. – Очень рад тебя видеть.

– Крюк, – его губы кривятся.

– Я бы представил вас друг другу, но я уверен, что вы уже хорошо знакомы.

Он стоит неподвижно, сохраняя невозмутимое выражение лица, пока официанты, разносящие салат, не вынуждают его подвинуться. Он прочищает горло, прижимает руку к спине Тины и направляет ее к месту за столом.

Венди расслабляется, и я смотрю на нее с широкой улыбкой. Правильно, детка. Игра окончена. Ни один человек, который будет играть против меня, никогда не одержит победу.

Официанты расставляют тарелки с салатом – я поднимаю вилку, с волнением, бурлящим в жилах, накалываю помидор черри. И как же это приятно: наблюдать за беспокойством Венди и хмурым взглядом Питера.

Все еще держа руку на спинке стула, я наклоняюсь к Венди и подношу вилку к ее рту:

– Ты голодна?

Она поджимает губы, качая головой.

Я отправляю помидор себе в рот, наслаждаясь его соком и хрустом.

– М-м-м, – мычу я. – Обожаю спелые черри.

Я ухмыляюсь, глядя на Питера, и перемещаю руку на открытые плечи Венди. Она замирает, как статуя, и