может облачить свою жену в роскошные одеяния, усыпать ее драгоценностями и любоваться сиянием ее красоты, как совершенной статуей или несравненной картиной, но никогда он не проникнет в тайники ее души.

Я думал об этом еще в самом начале моего увлечения леди Сибил Элтон, хотя и не так настойчиво, как впоследствии. Я был слишком горд своим богатством, чтобы считаться с возможностью мелких потерь среди стольких солидных приобретений. И я с презрительной злобой наслаждался смиренными поклонами возведенного в графское достоинство джентльмена перед кладезями неограниченной наличности, представавшими перед ним в лице моего блестящего товарища и меня самого. Мне доставляло какое-то странное удовольствие покровительствовать ему, добродушно и снисходительно обращаться к нему, а он, казалось, был этим очень доволен.

Внутренне я хохотал, думая о том, как обстояло бы дело, если бы я действительно был не более чем «писателем»! Даже если бы я оказался величайшим писателем нашего времени, но при этом остался беден или хотя бы не очень богат, то этот почти обанкротившийся граф, поселивший у себя в качестве постоялицы за две тысячи гиней в год богатую американскую наследницу, счел бы «снисхождением» даже пригласить меня к себе. Он смотрел бы на меня с высоты своего титула и, может быть, упомянул бы обо мне в своем кругу: «Тот малый, который что-то пишет… э-э… да… э-э… он совсем не глуп!» – и после уже не думал бы обо мне.

Именно по этой причине, как «писатель» и миллионер, я получал необыкновенное удовольствие от возможности унизить его светлость, и нашел, что лучший способ сделать это, – поговорить об Уиллоусмире. Я помнил, как он вздрогнул, едва услышал название утраченного имения. И теперь граф не мог скрыть своего беспокойства относительно моего намерения его купить. Лусио, чья мудрость и предусмотрительность подсказали покупку имения, искусно помог мне прояснить характер лорда, и к тому времени, когда мы докурили сигары и допили кофе, я уже понимал, что гордый граф Элтон, чья родословная восходила к началу крестовых походов, готов гнуть спину и ползать в пыли ради денег – точно так же, как ожидающий чаевых швейцар в отеле. Я никогда не был особенно высокого мнения об аристократии, и в данном случае оно, конечно, не улучшилось. Однако я помнил, что этот расточительный джентльмен – отец леди Сибил, и относился к нему с бóльшим уважением, чем того заслуживал его низкий и жадный характер.

Когда мы вернулись в гостиную после обеда, меня поразило, как изменилась атмосфера из-за принесенной сюда кушетки леди Элтон. Она стояла у огня и объемом и очертаниями напоминала черный саркофаг. Это была узкая кровать на колесиках, отчасти искусно задрапированная шелковым покрывалом, чтобы скрыть ее форму, сильно напоминавшую гроб. Парализованная графиня лежала мертвенно неподвижно, но лицо ее, которое мы увидели, когда при нашем появлении она повернула голову, еще сохраняло следы былой красоты – особенно глаза, большие, ясные и блестящие. Леди Сибил вполголоса представила нас своей матери, и леди Элтон слегка кивнула, с любопытством нас рассматривая.

– Ну, как ты, дорогая? – бодро начал лорд Элтон. – Какой приятный сюрприз! Ведь ты уже три месяца не бывала в нашей компании. Как ты себя чувствуешь?

– Лучше, – медленно, но отчетливо ответила графиня.

При этом она не отрывала изумленного взгляда от князя Риманеса.

– Мама находит свою комнату довольно холодной, – объяснила леди Сибил, – поэтому мы перенесли ее поближе к огню. Холодно. – и она вздрогнула. – Похоже, уже начались заморозки.

– Где Диана? – спросил граф, озираясь в поисках бойкой юной леди.

– Мисс Чесни ушла к себе, чтобы написать письмо, – холодным тоном ответила леди Сибил. – Она скоро вернется.

В этот момент графиня Элтон приподняла слабую руку и указала на Лусио, который стоял в стороне, отвечая на какой-то вопрос мисс Шарлотты.

– Кто это? – прошептала она.

– Я же говорила вам, матушка, – тихо ответила ее дочь. – Это князь Лусио Риманес, большой друг папы.

Бледная рука графини не опускалась, словно зависнув в воздухе.

– Что он такое? – снова медленно спросила она, и рука вдруг упала, как у мертвой.

– Послушай, Хелен, тебе вредно волноваться, – сказал граф, склоняясь над ней с тревожным выражением лица. – Неужели ты не помнишь, как я рассказывал тебе о князе? А также об этом джентльмене, мистере Джеффри Темпесте?

Графиня кивнула и, нехотя отведя взор от Риманеса, пристально посмотрела на меня.

– Для миллионера вы слишком молоды, – с явным трудом произнесла она. – Вы женаты?

Я улыбнулся и ответил отрицательно. Ее взор переходил с моего лица на лицо дочери, а затем снова возвращался ко мне, не теряя необычайно пристального выражения. Наконец мощный магнетизм присутствия Лусио притянул ее, и графиня жестом указала мне на него.

– Попросите вашего друга подойти и… поговорить со мной.

В этот момент князь, не дожидаясь, чтобы его позвали, подошел к парализованной даме и с присущим ему обаянием и грацией поцеловал ей руку.

– Ваше лицо кажется мне знакомым, – произнесла она, как мне показалось, с большей легкостью. – Не встречала ли я вас прежде?

– Дорогая леди, может быть, так оно и было, – ответил князь с самой пленительной учтивостью. – Сдается мне, что много лет назад я встретил мимоходом, как мимолетное видение, цветущую и счастливую девушку, Хелен Фицрой. Это было прежде, чем она стала графиней Элтон.

– Вы, должно быть, были тогда еще мальчишкой, ребенком… – произнесла графиня с легкой улыбкой.

– Отнюдь! Ибо вы еще молоды, сударыня, а я стар. Вижу, вы не верите мне? Увы, я сам не устаю удивляться тому, что не выгляжу на свой возраст! Многие мои знакомые тратят бóльшую часть своей жизни на то, чтобы выглядеть помоложе. Никогда мне не встречался человек пятидесяти лет, который не гордился бы тем, что выглядит на тридцать девять. Мои желания более похвальны, но почтенный возраст не отпечатался в моих чертах. Это мое больное место, графиня.

– А сколько же вам лет на самом деле? – спросила леди Сибил с улыбкой.

– Не смею вам сказать! – ответил князь также с улыбкой. – Но надо объяснить, что в подсчетах я принимаю во внимание больше работу мысли и чувства, чем число лет. Поэтому вас не должно удивлять, что я чувствую себя старым как мир!

– Однако некоторые ученые считают, что мир еще юн, – заметил я, – и что он только начинает набираться сил и проявлять их.

– Эти умники-оптимисты ошибаются, – ответил Лусио. – Мир – это оболочка планеты в настоящем. Человечество почти завершило проходить через все отведенные ему фазы, и его конец близок.

– Конец? – переспросила леди Сибил. – Вы верите, что миру когда-нибудь придет конец?

– Разумеется.