Слева от Коломана стоял рослый юноша, разодетый в красный кафтан с узорочьем, в высоких сапогах с золотыми боднями, смуглолицый, с сильно вьющимися чёрными волосами. В чертах его угадывалось некоторое сходство с Коломаном.

– Альма, младший брат Коломана, – шёпотом продолжал Авраамка. – И скажу тебе, враги они друг другу лютые. Король эту вражду еле-еле сдерживает. Справа от Коломана, видишь, жёнка полная, широкогрудая, круглолицая, щёки оспинами изрыты. То – мать Коломана и Альмы, Софья, русская княжна, дочь полоцкого князя Изяслава. А вон там, у стены, старушка сухонькая в чёрном, крест кладёт, молится. То – вдовая королева Анастасия, дочь князя Ярослава.

– А сё что за ведьма крючконосая? От Изяславны по правую руку? – спросил Талец про высокую женщину средних лет в тёмно-коричневом одеянии, с маленькой серебряной диадемой в светлых густых волосах, слегка тронутых сединой. Лицо её было холодно и надменно, губы презрительно поджаты, в серых глазах читалась жестокость.

– О, это супруга Коломана, дочь сицилийского герцога Рожера, Фелиция.

– Она нурманка?

– Да.

– Но она же, кажется, старше Коломана?

– Что с того? При всех дворах Европы считают, что Коломану здорово повезло. Перезревшая невеста, но зато с хорошим приданым. И кроме того, Угрии очень нужен союз с Сицилией. И с римским папой тоже.

– Верно, она в крулевской семье и заправляет. Баба-то, видать, вреднющая. – Талец с сомнением и скрытой тревогой смотрел на эту спесивую рослую нурманку.

– Да нет, что ты! – Авраамка усмехнулся. – Она и молви-то угорской покуда не знает. Правда, учит весьма прилежно. Я да Коломан всё ей переводим. Да Коломан не допустит её ни за что ни к каким делам. И Изяславна тоже не позволит собою помыкать. Это так – вроде смарагда на пальце.

Талец пожал плечами.

– Странные порядки у крулей, – тихо вздохнул он. – А вон то что за златовласая краса? – обратил он внимание на юную девушку-подростка в зелёном, расшитом золотом далматике[164].

– Это Пирисса, королевская дочь. Её сватают за Константина Дуку, сына бывшей ромейской императрицы Мариам.

Талец нахмурился. Любое воспоминание о Ромее и Константинополе было для него неприятным.

– Пойдём. – Авраамка потянул друга за локоть. – Завтра опять их увидишь.

Они вышли через обитые медью ворота и спустились по искусно отделанной зелёным холмским камнем лестнице.

– Король Владислав, по-угорски Ласло, – умный правитель, – рассказывал Авраамка. – Рука у него крепкая и сильная. Прекратил он всякие смуты, распри, усобья, всех баронов и герцогов к земле пригнул. «Солдатский король» – так прозвали его в Угрии. Но в последние лета иным стал Ласло – чересчур много времени проводит в молитвах, ходит на богомолье. Всё хотел сына, да Господь не дал. Только дочери у него. Вроде как некому и стол свой передать будет. Думает: Коломана с его немощью телесной бароны слушать не станут. А Альма – у того одни бабы и ратные утехи на уме, воин он, да не государь. Видно по всему, обуревают короля тяжкие мысли. Вокруг него попы латинские вертятся, всякие там епископы, аббаты. Вышел между ними и королём спор: кто должен раздавать церковные должности, папа или сам король. Король пока не уступает, а епископы давят, рекут: папское это дело. Папа-де – наместник Господа на Земле.

Ныне создал король при своей особе совет из лучших и достойных лиц – банов[165], ишпанов[166]. Немецких баронов много там, чуть не половина. Этот совет все дела вершить должен, да только споры на нём сплошные идут, дрязги, едва ли не дерутся между собой на саблях господа. А король и герцог Коломан дрязгами пользуются, как им надо, так дело и поворачивают. То одного бана обласкают, то другого.

– А Коломан? Ему, что ль, стол крулевский достанется?

– Кто знает, Талец? Может, ему, а может, не ему. Про него одно скажу: человек умный, достойный, да только как такой рать в бой поведёт? И на коня ведь без слуги не взберётся. Я, друг, Коломана знаю хорошо, ведаю: латинянин он, папу чтит и уважает, но епископов и попов не очень жалует. Вот мать его – та богомольна, столько злата и серебра монахам отсыпает – диву даёшься.

– А народ? Как народ в сей земле живёт? – спросил Талец.

– Больше свободные людины-колоны, средь них много кочевников в Пуште[167], на той стороне Дуная. Землю сеют да виноград растят больше славяне. Сами угры только коней да баранов пасут. Есть и холопы. А земля богатая здесь, плодородная. Посадские люди – ремественники разноличные, живут скудно, бедно. Большие налоги король берёт. Вся земля поделена на области – комитаты, в каждой сидит наместник – ишпан.

– У нас на Руси такожде, – кивая головой, промолвил в задумчивости Талец. – Князья, посадники, волостели, тиуны, людины, закупы.

Авраамка вздохнул, внезапно погрустнев и насупившись.

«У нас на Руси», – ему вспомнилась сероглазая красавица-княгиня в алом шёлковом платье, с улыбкой на слегка припухлых устах. И застучало, забилось, изнывая от тоски, сердце, подумалось с горечью и болью: «Неужели никогда не увидимся?!»

Авраамка почувствовал, как к горлу его подкатил тяжёлый ком.

Глава 34. Ночная гроза

Этой ночью герцогу Коломану не спалось. Замок сотрясали мощные громовые раскаты, звенели слюдяные стёкла, за узким стрельчатым окном опочивальни одна за другой вспыхивали яркие змейки молний. Шумел дождь, по склонам Вишеградских гор[168] катились бешеные ливневые потоки.

Коломан зажёг свечу в серебряном подсвечнике и откинул в сторону тонкую шерстяную шаль. Взяв в руку посох, он хромая поковылял к окну.

– Воробьиная ночь, – пробормотал он, осторожно приоткрыв створки и вглядываясь во тьму. – Ничего не видно, а полыхнёт – как огнём обожжёт. Кирие элейсон![169] Грехи тяжкие!

Он поставил свечу на крытый лиловым бархатом стол, тяжело опустился на широкую лавку и склонился над книгой в медном окладе.

Молния ударила где-то совсем рядом с оградой замка, раздался оглушительный резкий удар грома. В комнатах послышались крики, что-то заголосила мать Коломана, забегали слуги, громко зарыдал ребёнок.

Герцог порывисто вскочил, отложил в сторону книгу, набросил на узкие плечи отороченный серебром кафтан и открыл дверь в тёмный сводчатый коридор.

– Господи, какое несчастье! За что гневается на нас христианский Бог?! – слышались в темноте сетования Софьи Изяславны.

Мимо Коломана с факелами в руках бежали слуги.

– Светлый герцог, во дворе садовника убил гром! – подлетел взволнованный дворецкий.

– А из-за чего переполох? – жёстко, нахмурившись, спросил Коломан. – Из-за глупого раба? Кто ему виноват? Зачем сунулся посреди ночи во двор? Сидел бы в своей норе, трясся от страха да клал поклоны! Закопайте его под