решился, как уже упомянул, положить конец лицемерной игре Кремля. Я полагаю, т. е. я убежден, что в этой борьбе, которая в конце концов освободит Европу на будущее от большой опасности, примут участие Финляндия, а также Румыния. Генерал Марас сообщил, что Вы, Дуче, также выставите по меньшей мере корпус. Если у Вас есть такое намерение, дуче, – я воспринимаю его, само собой разумеется, с благодарным сердцем – то для, его реализации будет достаточно времени, ибо на этом громадном театре военных действий, наступление нельзя будет начать повсеместно в одно и то же время. Решающую помощь, Дуче, Вы можете всегда оказать тем, что увеличите свои силы в Северной Африке, если возможно, то с перспективой наступления от Триполи на запад; что Вы, далее, начнете создание группировки войск, пусть даже сначала небольшой, которая в случае разрыва Францией договора – немедленно сможет вступить в нее вместе с нами и, наконец, тем, что Вы усилите прежде всего воздушную и, по возможности, подводную войну на Средиземном море.

Что касается охраны территорий на Западе, от Норвегии до Франции включительно, то там мы, если иметь в виду сухопутные войска, достаточно сильны, чтобы молниеносно прореагировать на любую неожиданность. Что касается воздушной войны против Англии, то мы некоторое время будем придерживаться обороны. Но это не означает, что мы не в состоянии отражать британские налеты на Германию. Напротив, у нас есть возможность, если необходимо, как и прежде, наносить беспощадные бомбовые удары по британской метрополии. Наша истребительная оборона также достаточно сильна. Она располагает, наилучшими, какие только у нас есть, эскадрильями. Что касается борьбы на Востоке, Дуче, то она определенно будет тяжелой. Но я ни на секунду не сомневаюсь в крупном успехе. Прежде всего я надеюсь, что нам в результате удастся обеспечить на длительное время на Украине общую продовольственную базу. Она послужит для нас поставщиком тех ресурсов, которые, возможно, потребуются нам в будущем. Смею добавить, что, как сейчас можно судить, нынешний немецкий урожай обещает быть очень хорошим. Вполне допустимо, что Россия попытается разрушить румынские нефтяные источники. Мы создали оборону, которая, я надеюсь, предохранит нас от этого. Задача наших армий состоит в том, чтобы как можно быстрее устранить эту угрозу.

Если я Вам, Дуче, лишь сейчас направляю это послание, то только потому, что окончательное решение будет принято только сегодня в 7 часов вечера. Поэтому я прошу Вас сердечно никого не информировать об этом, особенно Вашего посла в Москве, так как нет абсолютной уверенности в том, что наши закодированные донесения не могут быть расшифрованы. Я приказал сообщить моему собственному послу о принятых решениях лишь в последнюю минуту.

Материал, который я намерен постепенно опубликовать, так обширен, что мир удивится больше нашему долготерпению, чем нашему решению, если он не принадлежит к враждебно настроенной к нам части общества, для которой аргументы заранее не имеют никакого значения.

Что бы теперь ни случилось, Дуче, наше положение от этого шага не ухудшится; оно может только улучшиться. Если бы я даже вынужден был к концу этого года оставить в России 60 или 70 дивизий, то все же это будет только часть тех сил, которые я должен сейчас постоянно держать на восточной границе.

Пусть Англия попробует не сделать выводов из грозных фактов, перед которыми она окажется. Тогда мы сможем, освободив свой тыл, с утроенной силой обрушиться на противника с целью его уничтожения. Что зависит от нас, немцев, будет, – смею Вас, Дуче, заверить, – сделано.

О всех Ваших пожеланиях, соображениях и о помощи, которую Вы, Дуче, сможете мне предоставить в предстоящей операции, прошу сообщить мне либо лично, либо согласовать эти вопросы через Ваши военные органы с моим верховным командованием.

В заключение я хотел бы Вам сказать еще одно. Я чувствую себя внутренне снова свободным, после того как пришел к этому решению. Сотрудничество с Советским Союзом, при всем искреннем стремлении добиться окончательной разрядки, часто сильно тяготило меня. Ибо это казалось мне разрывом со всем моим прошлым, моим мировоззрением и моими прежними обязательствами. Я счастлив, что освободился от этого морального бремени.

С сердечным и товарищеским приветом

Его высочеству Главе королевского

итальянского правительства

Бенито Муссолини, Рим.

Отмобилизованные, работающие слаженно, как часовой механизм, части вермахта задачи «плана Барбаросса» выполняли. Пожалуй, стоит сказать, в полном объеме. К сожалению.

70 дивизий Западного и Прибалтийского военных округов были разгромлены, взяты в плен.

Новые 60 дивизий в период с 22 июня – 9 июля также были частично разбиты. Частично взяты в плен.

Немцы заняли Белоруссию. 16 июля – вошли в Смоленск. К середине июля танковые войска вермахта вышли к пригородам Киева.

Разгром войск сопровождался как катастрофической потерей живой силы Красной Армии, так и потерей вооружения. Были выведены из строя свыше 11 тыс. танков, 19 тыс. орудий и минометов, более 1 млн. единиц стрелкового оружия.

При этом Красная Армия не уступала вермахту ни в численности – превосходила, ни в вооружении. Более того, превосходила в танках и авиации.

Но произошло то, что произошло. Теперь давайте остановимся и оглядимся «окрест себя».

«Неожиданность и вероломство» – так везде до последнего времени объясняла советская военная наука и политика поражения Красной Армии в 1941–1942 годах.

Но ясно со времен первобытного строя, что воин, или военная единица, будь то когорта, легион, рота, полк, дивизия, в любое время дня и ночи, в любой точке дислокации должны быть готовы к немедленному военному действию. Будь то нападение или защита.

Так и наши армии Западных военных округов, невзирая на окрики и указания, должны были в любую минуту быть готовыми к жесткому отражению удара.

Ничего этого не произошло. Танковые корпуса исчезли, оставив груды брошенной техники.

Самолеты горели на аэродромах. Потеряно огромное количество стрелкового вооружения.

Армия разбежалась. И произошло это по простой причине.

Исчезли военачальники всех рангов.

И выяснилось – Красная Армия, её солдаты вовсе не были готовы к войне. К бою. К понятию – смерть. К этому понятию вообще мы готовы чисто умозрительно. Но если в царской армии и офицер и солдат понимали, что их служба потребует, быть может, смерти, то в Красной Армии, благодаря нашим генералам типа Ворошилова, Мехлиса и конечно Сталина, армия была морально разложена. И уж никак не готова была умирать.

Добавим сюда 1937 год, разгром всего офицерского корпуса.

Уже давно, с 1930-х годов офицерский корпус Красной Армии был испуган раз, навсегда и насовсем. И этот страх довлел