– Чего?! – не понял следак. – А в отчете мне что писать, а? Это у вас здесь бардак, а мне отчитываться нужно… – Он провел себе ребром ладони по горлу. – Вот тут у меня начальство сидит.

– Я выдам вам все соответствующие бумаги, – заверил Нечаев. – Идемте теперь со мной.

Он поднялся, и Щищкицу не осталось ничего другого, как отправиться за ним следом. Проходя мимо Ворона, он неожиданно схватил его за плечо и, наклонившись к самому лицу, выдохнул:

– И ты приглядись, приглядись внимательнее.

Изо рта у следователя, конечно, не воняло, но неприятно попахивало. Видимо, где-то в глубине притаился гниющий зуб. Ворон вовремя задержал дыхание, иначе неминуемо скривился бы.

– Потому что эта дрянь… эта дрянь на моей территории… Нет! Вне Москвы! Это не дело! – Щищкиц принялся трясти пальцем и, кажется, хотел сказать еще что-то.

– Пожалуй, я помогу вам, Владлен Станиславович, – сказал Вронский и тоже поднялся.

– Ну… – Щищкиц глянул на него, отпустил плечо Ворона. – Это то, что я хотел вам сказать, – заявил он и направился к двери.

– Необыкновенный тип, – произнес Вронский, когда дверь за следователем и Нечаевым закрылась. Причем слово «необыкновенный», обычно свойственное светлой эмоциональной окраске, он произнес тоном, больше подошедшим бы слову «омерзительный». – Как понимаю, Василий Семенович, вы более не нуждаетесь в моем присутствии?

– Спасибо, Толя, иди, – улыбнулся Шувалов.

Вронский попрощался кивком головы и выскользнул за дверь.

– Какая прелесть, – восхитился Ворон. – Знаете, Василий Семенович, этот ваш Вронский лучшее приобретение ИИЗ за последние лет десять, если не двадцать. И я не кривлю душой.

– Ты необычайно скромен, – улыбнулся Шувалов, – но в общем и целом, Игорь, именно этот мальчик спас меня сегодня от инфаркта миокарда. В прямом смысле этого слова, ведь первое, что сделал Щищкиц, – заявился в наш морг, а там… ты в курсе.

– И как…

– Да нет, ничего страшного, просто Щищкиц пробы кожного покрова, документы и прочее нам привез, на труп даже не взглянул. Скорее всего он и не знал о его наличии. Вронский все и принял – под опись, придираясь, уточняя. Щищкиц каждые пять минут отзванивался экспертам, а пока он бегал, Толик всех нас обзвонил и предупредил.

– А меня, случаем, арестовать не хотели?

– Тебя-то за что? – рассмеялся Шувалов (видимо, напряжение окончательно его оставило). – Ты же сидишь, никого не трогаешь.

– Примуса только не починяю, – поддержал шутку Ворон.

– Зато мальчиков спасаешь. – Шувалов посерьезнел. – Щищкиц задержать тебя хотел поначалу, но какой уж… Кто б ему дал. Тебе завтра в Зону.

– Да, было бы весьма некстати, – хмыкнул Ворон. – Спасибо.

– Нечаев сам Щищкица запугал, а Вронский добавил. Мне осталось только во главе стола сидеть, хмуриться и недовольные рожи корчить, – сообщил Шувалов. – Как думаешь, напутали полицейские эксперты?

– Сомневаюсь. – Ворон потер глаза. – Более того, если Щищкиц не замял дело, а приехал сюда извиняться-отдуваться, да еще и с грамоткой, – все много хуже, чем есть на самом деле.

– Думаешь, замял бы, имейся возможность?

– Уверен. – Ворон подавил зевок. – Может статься, не просто несколько, а все из известных нам убийств осуществили эти твари.

– Мутанты… крысы… – Шувалов покачал головой. – Можно подумать, мало нам проблем.

– Василий Семенович, я почему-то никогда не интересовался: москвич ли вы? – сказал Ворон. – Простите, если вопрос неуместный.

– Тебе нельзя встречаться с Толиком, ты начинаешь перенимать его манеру речи, – сказал Шувалов и поморщился, потер шею.

Ворон ждал и размышлял, не попросить ли секретаршу, которая наверняка уже заняла свое место в приемной, сварить ему кофе. Усталость давила на плечи, ощутимо пригибая к земле. Хорошо, что сидя это не было заметно: на стол Шувалова очень удобно ставились локти. А вот не тереть глаза не получалось: в них словно песка насыпали.

– Ты не заболел, часом?

– Конечно же, нет, – усмехнулся Ворон. – У каждого сталкера со временем вырабатываются свои привычки или инстинкты, если угодно. Я знавал убежденного трезвенника, который в обычной жизни не брал в рот ни капли спиртного, но после каждого выхода из Зоны он покупал пол-литровую бутылку водки и выпивал в один присест из горла, словно минеральную воду. Он не пьянел и не стал алкоголиком. Другой начал рисовать: если после Зоны не садился за холст, то его начинали мучить кошмары.

– И что?

– Недавно выставлялся в Питере, искусствоведы уже сейчас пророчат ему славу второго Сальвадора Дали. Кстати, в Зону он ходит вовсе не за вдохновением. Ну а у меня все банально: перед вхождением в Периметр нечто внутри меня настраивается на продолжительный отдых. Обычно это не так заметно, как сегодня, правда.

– Почему?

– Я, как правило, стараюсь успеть за один день. Чем дольше я намерен пробыть в Периметре, тем сильнее мне хочется спать. Только не спрашивайте почему: сам не знаю, – ответил Ворон и снова потер веки.

– Все же с ночевкой?

– Чем дольше размышляю об этом, тем сильнее убеждаюсь, – кивнул он. – Однако вы не ответили.

– Про Москву? – Шувалов вздохнул. – Я в ней учился и работал, но не жил, если ты об этом.

– Тогда, вероятно, не слышали баек о метрополитене? Например, о том, будто количество пассажиров, вошедших в него, значительно превышает вышедших? – Ворон подавил зевок. – Или вот… один из обходчиков рассказывал: давно, еще в прошлом веке, хоть и в конце него. Шел он с напарником по тоннелю и вдруг видит, валяются на рельсах купюры – сплошь двадцатипятирублевые, а вдалеке мужик в пальто сидит и на окрики не реагирует. Решили, пьяный, вообразивший себя Кисой Воробьяниновым из «Двенадцати стульев», посмеялись. Первый обходчик накинулся на деньги. Сначала осторожно собирал, потом, убедившись, что мужик не реагирует, осмелел, совсем к нему приблизился, а тот и обернулся, да как в горло ему вцепится. Другой обходчик чудом сбежал. Или вот…

– Игорь! Ты специально? У меня и так, как ты в Москву уходишь, сердце болит. Ты ж мне как сын.

Ворон удивленно вскинул бровь.

– И не пытайся меня убеждать, будто ты недостоин такого отношения, – сказал Шувалов.

Ворон качнул головой, провел рукой по волосам нервным дерганым движением и прямо посмотрел в глаза Шувалову.

– Простите меня, Василий Семенович, – сказал он. – Я невыносим. Когда устаю, всегда начинаю рассказывать всякую чушь.

– У меня ощущение, будто ты сейчас свалишься. Может, пусть лучше Нечаев тебя подвезет?

Ворон покачал головой.

– Все не столь плохо, как кажется, не тревожьтесь. Обо мне вообще не стоит волноваться.