Девушка кивнула, все еще утирая заплаканные глаза.

— Спасибо тебе, Малюта. Тебе и Ратибору.

Медведич нахмурился, озадаченно почесав затылок:

— А ему-то за что? Сама бабу защищала, сама молнию наворожила. Я ж видел, как перстом в князя указала — так гром и разразился.

— Глупенький, — колдунья рассмеялась, еще крепче прижимаясь к его плечу, — разве ж мне такое по силам? Это все он — Ратибор. Если бы ты за Мороку не вступился, не стал бы он князя убивать. Не могут они Закон преступать, жизнь у людей отбирая. Сегодня он нарушил Закон, ибо на чаше весов рядом с Морокой твоя жизнь легла. Он сделал свой выбор. И кто знает, не накажут ли его за это Боги.

Малюта задумчиво взглянул в спину Ура, стоящего на носу корабля. Широкие, ранее могучие плечи старца поникли под грузом тяжких мыслей. Словно почувствовав спиной взгляд медведича, Ратибор обернулся, пристально взглянул ему в глаза. Приложив руку к сердцу, Малюта склонился перед Великим в благодарном поклоне.

Сидя под осиной, Калач прислушивался к звукам леса, неторопливо выстругивая ножом длинные, с локоть, деревянные колья. Весна. Радостный щебет птиц. Голые ветви деревьев торопливо распускали первые почки, принявшись наряжаться в роскошные зеленые одеяния. Жизнь на земле оживала, радостно распрощавшись с холодной зимой. Когда очередной кол был готов, Калач вздохнул, поднимаясь на ноги и забрасывая на плечо тяжелый походный мешок. Пора в путь.

Погоня длилась третий день. Калач не видел преследователей. На то он и волхв, чтобы чуять приближающуюся смерть. Каждую ночь перед сном он клал под голову сон-траву. Радостные прежде сны, в которых к нему являлись батюшка с матушкой, вдруг превратились в кошмары. Три дня назад во сне явились черные воины. Безжалостно настегивая жеребцов, они шли по его следу, останавливаясь лишь у колодцев, чтобы напоить коней. Их было несколько десятков во главе со странным воином, чье лицо скрывала пелена мрака. Он всю дорогу смеялся, подшучивая над воинами. Его шутки да прибаутки обманывали многих людей, придавая ему вид безобидного весельчака. Однако волхва подобной ерундой не обмануть. Ведьмак. Калач содрогнулся во сне, почуяв дикую животную силу, исходящую от этого воина. Проснувшись в холодном поту, он быстро засобирался в дорогу, подальше от торговых путей.

Вот уже третий день он бежал дремучими древлянскими лесами, надеясь найти в них спасение от неутомимых преследователей. Каждую ночь, засыпая, он вновь клал под голову пучок волшебной травы, надеясь, что преследователи собьются со следа. И вот уже третье утро подряд он вновь просыпался чернее тучи. Ничего не изменилось. Словно изголодавшиеся за зиму волки, воины буквально наступали ему на пятки. Преследователи вошли в лес, оставив коней на постой в ближайшей деревушке. Он видел их уверенный неутомимый бег. Он видел зоркий глаз ведьмака, безошибочно распознающего в траве его следы. И еще он видел сияющее заклятье, несущееся по его следу и постепенно, по капле, теряющее силу.

Калач бежал размеренно, экономя силы и следя за дыханием. Долгие тренировки с братьями научили его терпению. А сейчас решить исход битвы может только выносливость. Заклятье, которое вело по его следу воинов, было не вечным. Как человек устает от длительного бега, так и любое заклятье со временем теряет свою силу.

Иногда, прикрывая глаза, Калач бежал вслепую, чудесным образом избегая столкновений со стволами деревьев. Этому их когда-то научил Элкор, завязывавший себе глаза и в таком виде обороняющийся от десятков нападающих воинов. Так за долгие годы Уры воспитали настоящих Перуновых волхвов, боевых магов, наконец-то самостоятельно вставших на путь познания Жизни и Смерти. Элкор всегда твердил, что научиться этому невозможно — можно лишь родиться с подобным знанием. Были среди воспитанников Асгарда и наученные знанию. Правда, они никогда не блистали силой. Трудолюбивы были, упорны в познании, однако звезд с неба не хватали. Но Калач знал: как бы боги тебя ни одарили, если не встретил ты настоящего учителя — не быть тебе ни великим воином, ни мудрецом. Видать, прав был Элкор, с этим родиться надобно. Или умереть, заново с жизнью дар получая. Калач горько усмехнулся, вспоминая день исхода из Капища. Смешанные чувства одолевали его в тот день. Гордость от осознания важности доверенной им миссии и горечь. Горечь бессилия, ибо не сможет он встать в один строй с товарищами, принимая последний бой во славу светлых Богов. Лишь теперь он в полной мере осознал — его битвы еще впереди. Элкор всегда учил их ценить жизнь и уважать смерть. Уважать — не бояться. Только воин, совершенный духом, способен понять, что смерть — это лишь начало новой жизни. И сейчас, преследуемый врагами, Калач с удивлением осознал, что страх перед смертью покинул его. Но бьющееся в груди сердце заставляло волхва стремительно бежать вперед, напоминая о ценности жизни. Он не мог позволить себе умереть, неся за плечами столь важную для человечества ношу. Спасибо вам, учителя, за то, что научили уму-разуму, наставили на путь истинный.

Вновь прикрыв глаза, волхв резко поменял направление, то и дело уклоняясь от волн энергий, источаемых деревьями. Он бежал, выбирая наименьшие сопротивления. Как муха, меняющая траекторию полета, как птица, подставляющая крылья потокам воздуха. Лес буквально благоухал весенними энергиями, дарующими жизнь. Здесь можно было бежать долго, не боясь быть настигнутым. Открыв глаза, Калач обернулся, почувствовав, что пропустил нечто важное. Несколькими шагами ранее он пересек звериную тропу, ведущую к водопою. Быстро вернувшись к тропе, волхв остановился, принявшись, словно заяц, путать следы. Три шага вперед, два назад, прыжок. Три назад, два в сторону, прыжок. Достав со спины лук, Калач вынул из колчана стрелу и приложил ее острие к губам.

— Туда пошел, куда стрела полетела. Полетела да головы вам заморочила. Как мысль за ней тянется, так и след за ней стелется. Быть по слову моему. — Натянув тугой лук, Калач уверенно спустил тетиву. Бросив вслед уносящейся стреле мысленный посыл, он расхохотался: — Долго же вы за мной гоняться будете, волки голодные.

Пролетев с сотню шагов, стрела упала в весело журчащий ручей. Калач удовлетворенно кивнул, метнулся в нечеловеческом прыжке через куст шиповника и скрылся в чаще.

Падун неутомимо бежал по лесу, то и дело пригибая голову от нависающих ветвей. Радость, будоражившую его кровь в первые дни погони, словно ветром унесло. Ведьмак был зол и неразговорчив, искоса поглядывая через плечо. С каждым днем его воинов становилось все меньше и меньше. Из пяти десятков волков, сопровождавших его в погоне, осталось лишь два десятка самых выносливых. Даже волки, рожденные в лесах, не выдерживали такого темпа преследования. Падун зло скрипнул зубами, прикрикнув на воинов:

— Чего приуныли? Всех озолочу, кто руки волховской кровью омоет! Пошевеливайтесь!

Тяжело сопя и ругаясь сквозь зубы, утомленные воины нарастили темп, проклиная про себя волхва, ведьмака и все на свете. Один за другим они сбрасывали с себя нагрудники, походные мешки, отшвыривали тяжелые охотничьи ножи. Все, что обременяло в погоне, было подарено лесу. Оставшись лишь в нательных рубахах и вооруженные одними мечами, воины продолжили свой безумный бег за обещанным вознаграждением.