Пламя свечей отблесками играло на гигантской каменной фигуреЛюцифера с его громадными паутинообразными крыльями, распростертыми над всеми.

Властитель Флориан спустился вниз, чтобы заняться первымпричастником, и склонился, дабы испить его крови.

Барабаны усилили дробь, неумолимую и благозвучную, а голосапереплетались и стремились к небесам. Но здесь не было небес. Под сенью этихразветвляющихся белых колонн, под этими крестовыми сводами не было ничего,кроме смерти.

Вся знать Двора в молчании двумя ручейками устремилась вдольстен церкви, чтобы встать возле алтарного ограждения, где каждый мог выбратьжертву среди беспомощных и примирившихся со своей судьбой обреченных. Сначаладелали выбор Властитель и его первая дама, а остальных господа делили междусобой, и жертва могла переходить от одного к другому. Так оно и происходило,это издевательство, это отвратительное, демоническое причастие.

Лишь Урсула не сдвинулась с места.

Причастившиеся умирали у всех на глазах. Некоторые уже былимертвы. Никто не падал на пол. Дьявольские приспешники весьма ловкоподхватывали и быстро уносили прочь иссушенные, обмякшие тела.

Новые жертвы подвергались омовению, затем их отводили калтарному ограждению… И так до бесконечности…

Властитель Флориан еще не утолил жажду: перед нимвыстраивали все новых и новых мальчиков, его тонкие пальцы хватали каждого затонкую шейку и не отпускали, пока он насыщался.

Интересно, думал я, какие молитвы он осмеливается произноситьпри этом?

Постепенно придворные покидали алтарный придел ипродвигались по проходам к центральному нефу, чтобы снова застыть там в прежнейпозе. Они уже насытились.

Под воздействием выпитой крови на мертвенно-бледных лицахзаиграл румянец. В моем затуманенном воображении, в голове, звеневшей отнеслыханных красот пения, возникла мысль, что, наверное, по крайней мере нанекоторое время они снова превратились в людей, в человеческие создания.

– Да, – подтвердил Флориан, и звук его голоса,модулированного и спокойного, через весь центральный неф достиг моихушей. – С кровью живых людей мы на краткий миг воскресаем заново – этоверно, юный принц. Твоя догадка верна.

– Я никогда не прощу вам этого, Властитель, –взволнованно прошептал я.

На какое-то время в церкви наступила тишина. Затем тенораобъявили:

– Пробил час! Полнощная месса еще не завершена!

Уверенные крепкие руки, в тисках которых я все это времянаходился, напряглись и отвели меня в сторону. Меня подняли в воздух ипереместили с хоровых подмостков к ступеням мраморной винтовой лестницы.

Когда я очнулся, все еще удерживаемый стражами, и пристальноосмотрел центральный неф, то обнаружил, что там не осталось ничего, кромекрестильной купели. Все жертвы исчезли.

Но в зале появился громадный крест. Его перевернули и внаклонном положении прислонили к алтарной ограде.

Властитель Флориан подозвал меня, показал зажатые в рукепять огромных гвоздей и велел следовать за собой.

Крест водрузили на предназначенное для него место – похоже,эта процедура повторялась довольно часто. Он был вырезан из прекрасной твердойдревесины, массивный, тяжелый и великолепно отполированный, хотя на немостались следы других гвоздей и пятна – явно чьей-то крови.

Нижний конец креста крепился прямо к алтарной ограде, рядомс мраморными перилами, так что распятый на нем оказывался на высоте трех футовнад полом и в пределах видимости для всей паствы.

– Паства! Вы скопище мерзких негодяев! – засмеялсяя. – Благодарение Господу и всем его ангелам, глаза моих родителей узрелибожественный свет, и они не стали свидетелями такого страшного вырождения.

Старейший протянул ко мне руки с двумя золотыми кубками.

Я понял их назначение. Сосуды должны были наполниться моейкровью, которая хлынет из нанесенных гвоздями ран.

Он наклонил голову.

Меня поволокли по центральному нефу. Перед статуей Люциферапоявилась сверкающая фигура Флориана, разряженного словно высокопоставленныйслужитель церкви. Ноги мои не касались пола. Собравшиеся вокруг придворныевнимательно следили за всем, что со мной делали, однако Властитель постояннооставался в поле их зрения.

Перед крестильной купелью мне омыли лицо.

Я решительно тряс головой, старательно разбрызгивая воду натех, кто пытался искупать меня. Мальчики-служки с опаской приблизились инерешительно взялись за пряжки на моей одежде.

– Разденьте его, – повелел Властитель и сноваподнял руку, чтобы показать мне гвозди.

– Я хорошо вижу, мой трусливый Властитель, –сказал я. – Конечно, тебе ровным счетом ничего не стоит распять такого,как я, мальчишку. Спаси свою душу, Властитель, решайся! И весь твой Дворвосхитится.

Музыка грянула с балкона. Снова вступил хор, отвечая напсалом теноров.

Для меня слова больше ничего не значили; я видел толькопламя свечей и сознавал, что сейчас у меня отберут одежду, а затем я приближуськ этому дьявольскому перевернутому распятию, которое никогда не освящалосьсвятым Петром, ибо перевернутый крест всегда был символом дьявола.

Внезапно дрожащие руки прислужников отпустили меня.

Духовые исполняли свою самую прекрасную, горестную мелодию.

Тенора безукоризненными голосами с силой бросили вызов схоров:

– Можно ли не спасать этого? Можно ли не освобождатьего?

Хор подхватил вопрос в унисон:

– Можно ли не освобождать этого из-под власти Сатаны?

Вперед выступила Урсула, сняла с головы красную пелену,объявшую ее до самых пят, и отбросила с такой силой, что ткань опустилась,словно красное облако, вокруг нее. Возле меня появился прислужник с моим мечоми моими ножами в руках.

Еще раз взмолились тенора:

– Душа, отпущенная в мир, безумна и можетзасвидетельствовать могущество Сатаны лишь только для самых внимательных ушей.

Годрик, Старейший, оказался между мной и Властителем.Отворив коленом ворота мраморного ограждения алтаря, он двинулся ко мне вдольцентрального нефа и поднес к моим губам один из золотых бокалов.

– Выпей и забудь, Витторио, иначе мы погубим и еесердце, и ее душу.

– Что ж, да будет так.

– Нет, – вскричала она. – Нет!