Я видел демонов, изображенных на сверкающих окнах, столь жеискусно составленных из кусочков стекла красного, золотого и синего цвета, каклюбое изображение ангела или святого. Я видел их лица, видел, как злобно онивсматриваются в прихожан, эти чудовищные твари с паутинообразными перепончатымикрыльями и когтистыми руками.

Внизу, вдоль центрального нефа, по обеим его сторонам,собрались подданные великого Двора в прекрасных одеяниях темно-красного цвета.Они стояли, обратив лица к высокому алтарю за длинной, богато украшеннойрезьбой широкой решеткой.

Свод за алтарем был весь расписан странными изображениями.Бесы, пляшущие в аду, грациозно извивающиеся между языками пламени, словноблаженствовали, купаясь в сверкающем блеске, а над ними золотой лентой вилисьслова святого Фомы Аквинского, столь запомнившиеся мне в пору учения. Но этиязыки пламени не свидетельствовали о присутствии истинного огня – онизнаменовали лишь отречение от Бога, хотя даже само слово «отречение» былозаменено латинским словом «свобода».

«Свобода» – это слово было вырезано по-латыни на высокихбеломраморных стенах, на фризах, огибающих балконы, расположенные на боковыхстенах церкви, на том же уровне, что и хоры, на которых находился в тот моментя. На этих балконах разместилась сейчас большая часть Двора.

Потоки света заливали даже высокие арочные своды крыши.

А каким было само зрелище!

Высокий алтарь был нарядно задрапирован тканьютемно-красного цвета, отделанной по краю пышной золотой бахромой. Великолепныескладки опускались не слишком низко, открывая взорам рельефные изображения набелом мраморе: фигурки, резвящиеся в аду, – хотя, оценивая степень ихлегкомыслия со столь большого расстояния, я мог обмануться.

То, что я видел совершенно четко, – толстыеподсвечники, зажженные вовсе не перед распятием, а перед огромным резнымизображением в камне самого Люцифера – падшего ангела с длинными пылающимикудрями, чье одеяние сверкало в языках пламени. Люцифер будто застыл вбелоснежном мраморе. Его простертые вверх руки сжимали символы смерти: правая –косу беспощадной жницы, а левая – меч палача.

Когда до меня дошел истинный смысл картины, я буквальнозадохнулся от ужаса. Чудовищная, она занимала именно то место, которое по правупринадлежит изображению распятого Господа нашего Христа. Но всего лишь накакой-то краткий миг я в исступлении и смятении почувствовал, как губы моиискривила усмешка, и услышал, как собственный разум коварно подсказывает мне,что не было бы ничего более абсурдного, чем появление распятого Бога, окажисьон сейчас здесь.

Мои стражи ухватились за меня еще крепче. Быть может, ясильно вздрогнул? Или пошатнулся?

Из скопления людей вокруг и позади меня, на которых японачалу не обратил внимания, внезапно послышался приглушенный барабанный бой,медленный и зловещий, скорбный и прекрасный в своей торжественной простоте.

Сразу же за ним последовали низкие, гортанные звуки рожков,исполнявших прелестную песню, в которой безыскусно переплетались приятныемелодии. Эта музыка не имела ничего общего с той, что я слышал накануне, –на этот раз звучала страстная, грустная и жалобная полифония мелодий, стольпечальная, что мое сердце переполнялось скорбью и я еле удерживался от слез.

Что это? Что знаменовала сложная, мелодичная музыка,окружившая меня и изливавшаяся в центральный неф, чтобы отразиться отшелковисто-гладкого мрамора и долететь, мягко и с превосходными модуляциями, дотого места, где стоял я, с восхищением разглядывая фигуру Люцифера?

У его ног цветы в серебряных и золотых сосудах выделялиськрасным оттенком: пунцовые розы и гвоздики, алые ирисы, багровые полевые цветы,названий которых я не знал. Они образовали своего рода живой алтарьвосхитительного, великолепного, насыщенного цвета – единственного, оставленногов его распоряжении и способного вспыхивать в глубине его неизбежной инеискупимой тьмы.

Я услышал жалобные звучные мелодии, выводимые музыкантами,игравшими на шоме – маленьком гобое – и дальциане, извлекаемые из другихмаленьких язычковых инструментов; затем более звонко пропела медь рога, а послераздалось нежное пение молоточков, ударяющих по туго натянутым струнам цимбал.

Даже одна эта музыка была способна увлечь меня, наполнитьмою душу переплетающимися мелодиями, в полном согласии накладывавшимися одна надругую и вновь разделяющимися. Я не мог перевести дыхание, чтобы вымолвить хотьслово. Взор мой затуманился, но не настолько, чтобы я не увидел фигуры демонов,окруживших своего повелителя – дьявола.

Все ли они были кровопийцами, эти жуткие истощенные адскиесвятые, вырезанные из красного дерева, облаченные в строго стилизованныеодеяния, – чудовища с полуопущенными глазами и раскрытыми ртами? У каждогоиз этих существ во рту торчали два клыка, словно выпиленные из крошечныхкусочков белоснежной слоновой кости, дабы безошибочно указать на звероподобнуюсущность их обладателей.

Воистину собор ужасов. Я пытался отвернуться, закрыть глаза,но чудовищность увиденного завораживала. Не оформившиеся во фразы страстныемысли никак не могли дойти до уст.

Замолкли рожковые, и замерло вдали пение язычковыхинструментов. О нет, не исчезай, услаждающая мелодия! Не оставляй меня здесьодного!

Но им на смену пришел хор – сладчайшие, мягчайшие тенора. Яне понимал, о чем они пели, смысл латинских слов не доходил до моего сознания:что-то о краткосрочности всего живого – похоже, псалом усопшим. И вдругзазвучал великолепный, прекрасно согласованный хор женских и мужских сопрано,совместно с басами и баритонами проникновенно, в потрясающем многоголосииотвечавший на заданный тенорами вопрос:

– Я направляюсь теперь к Господу, ибо он позволилСозданиям Тьмы откликнуться на мои мольбы…

Что означали столь кошмарные слова? И снова вступилмногоголосый звучный хор, настойчиво усиливающий воздействие партии теноров:

– Орудия смерти ожидают меня, и по воле Бога ихсвященные поцелуи отнимут у меня кровь жизни, и через их души моя душа вблагоговейном экстазе вознесется на небо, и, служа Силам Тьмы, я в полной мерепознаю как райское блаженство, так и муки ада.

Орган заиграл торжественную мелодию.

Под звуки великолепного мощного многоголосия какие-то фигурыв похожих на священнические одеяниях направились в святая святых церкви – валтарь.

Я увидел Властителя Флориана в роскошных красных ризах,достойных самого епископа Флоренции, но только на его одеянии крест Христа былв угоду дьяволу бесстыдно перевернут вверх ногами. На голове его не былотонзуры – ее увенчивала золотая корона с драгоценными камнями, из-под которойсвободно спадали русые локоны. Его можно было принять и за короля франков, и заподданного Властителя Тьмы.