– Дождь скоро кончится, и небо прояснится.

Прямо перед собой я увидел вход в мастерскую Фра Филиппо.Ставни начали открывать только что – когда унеслись грозовые тучи и лужипросыхали на вымощенных камнем улицах. Люди уже выходили из домов.

– Посмотрите на этих людей, вон там! – закричал я.

– Что, что ты говоришь?

Пожимая плечами, они все же помогли мне. Старик дажеподдерживал за локоть.

– Мы должны отвести его в Сан-Марко. Пусть о немпозаботятся монахи.

– Нет, нет и нет, мне нужно поговорить с Козимо! –настаивал я.

И снова они пожимали плечами и качали головами.

Вдруг я остановился. Меня качнуло, и, чтобы обрестиравновесие, пришлось ухватиться за плечо младшего из них.

Я пристально смотрел на недоступную мастерскую.

На улице – скорее, в проходе между домами – с трудом моглиразойтись две лошади, да и для пешеходов она была небезопасна, а каменныефасады почти заслоняли свинцово-серое небо. Окна были раскрыты, и, казалось,стоявшая возле одного из них женщина, стоило только протянуть руку, могла быкоснуться стены дома на противоположной стороне.

Но что это? Кто это стоит прямо перед мастерской?

Я их увидел. Я увидел их обоих!

– Посмотрите, – сказал я снова. – Вы ихвидите?

Они ничего не видели. Господи, фигуры тех двоих передмастерской были такие яркие, будто их покрасневшая кожа и просторные одеянияосвещались изнутри!

Я перевесил сумки на левое плечо и обхватил правой рукойрукоять меча. При виде открывшегося мне зрелища я устоял на ногах, но глазамои, должно быть, были круглыми, как блюдца.

Два ангела ссорились. Два ангела, крылья которых лишь слегкашевелились в такт их словам и жестам, спорили между собой, стоя возле самоймастерской.

Они не обращали внимания ни на кого, да и их никто не видел.И они ссорились друг с другом, эти белокурые ангелы, – я узнал их покартинам Фра Филиппо и различал их голоса.

Я узнал одного из них по крутым локонам, по голове,украшенной венком из мелких, искусно подобранных цветочков, по просторноймантии малинового цвета, по ярко-голубому, небесному нижнему одеянию,отделанному золотой каймой.

А что касается другого, я безошибочно узнал и его – поплешивой голове с полоской мягких коротких волос, по золотому воротнику изнакам отличия на его мантии, а также по рукавам, обильно расшитым орнаментом.

Но лучше всего мне были знакомы их невинные розоватые лица иневозмутимо спокойные глаза.

Погода улучшалась, мрачноватая и ветреная по-прежнему, ногде-то за серыми тучами уже поднималось солнце. Глаза мои наполнились слезами.

– Посмотрите на их крылья, – прошептал я.

Но они ничего не видели.

– Я узнал эти крылья. Я знаю их обоих – видите тогоангела со светлыми волосами, у которого локоны волнами спускаются на плечи? Он– с «Благовещения». А его крылья, эти крылья словно как у павлина, сверкающие,синие. А у другого, посмотрите, перья на концах будто осыпаны чистейшей золотойпыльцой.

Ангел с цветочным венком на голове взволнованно размахивалруками, разговаривая с другим; в подобных жестах и позах простой смертныймог увидеть проявления гнева, но между тем никакого раздражения ангел невыказывал – просто стремился к тому, чтобы его поняли.

Я двигался медленно, таща за собой своих полезныхпомощников-попутчиков, которые не могли увидеть даже того, что разглядел я!

На что я, по их мнению, мог уставиться? Просто глазел налавки, на учеников, в глубоких сумерках трудившихся в мастерской, на робкиеполутона мазков на холстах и тонких досках?

Другой ангел мрачно тряхнул головой.

– Я не согласен, – произнес он спокойным имелодичным голосом. – Нам не следует заходить так далеко. Ты думаешь,такое не заставит зарыдать меня самого?

– Что? – вскричал я. – Что заставило васзарыдать?

Оба ангела обернулись. Они пристально смотрели на меня.Одновременно оба прижали свои яркие, разноцветные, нарядные крылья, как если быпытались таким способом стать невидимыми. Но для меня они оставались не менеезаметными – сверкающие, непорочные и столь узнаваемые. В глазах их застылоизумленное выражение. Что было во мне столь удивительного?

– Гавриил! – закричал я. – Я узнал тебя. Яузнал тебя по картине «Благовещение». Вы оба – Гавриилы, я знаю живопись, яузнал тебя: там и тут – Гавриил и Гавриил, как может быть иначе?

– Он видит нас, – сказал ангел, жестикулировавшийс таким поразительным красноречием. Он говорил приглушенным голосом, но, какоказалось, слова достигали моих ушей. – Он слышит нас, – произнес он,и удивление на его лице возросло. Однако он по-прежнему выглядел воплощениемневинности и, как всегда, слегка обеспокоенным.

– Во имя Господа, о чем ты говоришь, мальчик? –спросил старший из моих попутчиков. – Ну же, соберись с мыслями. У тебяведь в этих сумках целое состояние. Пальцы унизаны кольцами. А теперь расскаживсе толком. Я отведу тебя к твоей семье, если ты хотя бы ответишь, кто тытакой.

Я рассмеялся. Я кивнул головой, но не спускал глаз с двухошеломленных и изумленных ангелов. Их одежды показались мне легкими, почтипрозрачными, как если бы ткань была соткана столь же неестественным образом,сколь неестественной казалась их светящаяся изнутри кожа. Все в их внешностибыло абсолютно исключительным, все отличалось утонченностью, все было пронизанокаким-то внутренним свечением.

«Явившиеся ниоткуда, из воздуха, намеренно притворились, чтосуществуют и действуют» – кажется, таковы были слова Аквината в «Сумметеологии», по которой я изучал латынь?

Ох, как чудодейственно прекрасны они были и сколь надежноудалены от всего остального вокруг, остановившись на улице в ошеломлении, вэтой наивной простоте, размышляя и пристально глядя с любопытством исостраданием на меня самого.

Один из них, с цветочным венком на голове, тот, у которогобыли небесно-синие рукава, именно тот, сразу завоевавший мое сердце, как толькоя вместе с отцом увидел его в «Благовещении», тот, в которого я тогда жевлюбился, пошел мне навстречу.

Приближаясь, он становился все выше, превосходя по ростулюбого из обычных людей и столь переполненный любовью, беззвучно шелестящийсвоей просторной, падающей изящными складками одеждой, что казался еще болеебестелесным и поразительно цельным – возможно, даже самим творением Божьим, ане существом из плоти и крови.

Он тряхнул головой и засмеялся.