Над хоровым пением теперь господствовали пронзительные звукирожковых. Гремела маршевая мелодия. Где-то внизу приглушенно, но настойчивозабили барабаны.

Флориан занял место пред алтарем, обратившись лицом кпастве, а сбоку от него стояла хрупкая Урсула с распущенными по плечам густымиволосами, но, подобно Марии Магдалине, покрытая алой пеленой, свисавшей досамого пола.

Она смотрела прямо на меня, и, несмотря на разделявшее наспространство, я отчетливо видел, как дрожат ее сложенные в молитвенном жесте,словно у ревностной прихожанки, ладони.

По другую сторону от сановного Флориана стоял лысыйСтарейший, тоже в церковном облачении с широкими, богато расшитыми кружевомрукавами, – еще один помощник, приличествующий священной особе.

С двух сторон к Флориану приблизились служки – довольновысокие молодые демоны с лицами, словно вырезанными из слоновой кости, за нимив простых стихарях встали люди, пришедшие к мессе. Они заняли места вдольдлинной мраморной ограды по обе стороны алтаря в соответствии со своимположением.

И снова зазвучал великолепный хор, фальцеты смешивались свеликолепными сопрано и вибрирующими басами мужчин, с опьяняющими звукамиязычковых инструментов, а сопровождали их неистовой мощью медные духовые.

Что они намереваются делать? Что означал псалом которыйтеперь исполняли тенора, и какой смысл был заключен в прозвучавшем на латыниответе? Я терялся в догадках и не понимал, что происходит.

– Господи, я пришел в Долину Смерти; Господи, насталконец моим скорбям; Господи, по твоему приговору я отдаю свою жизнь тем,которые были обречены на прозябание в аду, не яви Ты свое божественноенамерение.

Душа моя восстала. Зрелище, разворачивавшееся внизу,вызывало у меня омерзение, и все же я не мог оторвать от него зачарованноговзора. Окинув взглядом всю церковь, я впервые обратил внимание на изможденныхдемонов с хищно оскаленными клыками, стоявших на пьедесталах между узкимиокнами. Повсюду сверкали мириады крошечных зажженных свечей.

Музыка прервалась снова для торжественного объявлениятеноров:

– Пусть посвященных выведут вперед… Тех, когопредназначили к жертвоприношению, надлежит отмыть добела.

И это было исполнено.

Целая группа молодых демонов в облачении алтарных служеквыступила вперед, неся в неестественно сильных руках великолепную крестильнуюкупель из густо-розового каррарского мрамора. Они установили ее на полу передоградой алтаря.

– Какая гнусность – превратить весь этот кошмар в стольвеликолепное зрелище! – прошептал я.

– Успокойся, юноша, – величественным тономпроизнес стоявший рядом страж. – Смотри внимательно, ибо то, чему тебепредстоит стать свидетелем, ты никогда больше не увидишь, а если попадешь кГосподу без покаяния, вечно будешь гореть в адском огне.

Его слова звучали так убедительно, будто он сам верил в это.

– Кто дал тебе право подвергать вечному проклятию моюдушу? – сдавленным голосом прошипел я, тщетно пытаясь избавиться отзастилавшей взгляд пелены и ненавидя собственную слабость, не позволявшуювырваться из цепких рук этих демонов.

– Урсула, прощай, – прошептал я, изобразив губамипоцелуй.

Однако в ответ она лишь едва заметно покачала головой в знакнесогласия.

Наш немой разговор, похоже, остался незамеченным, ибо всевзоры были устремлены на другое зрелище, гораздо более трагическое в сравнениис любым из тех, что кому-либо доводилось видеть прежде.

В дальнем конце прохода, погоняемая дьявольскимиприслужниками, облаченными в блузы с широкими, отороченными красным кружевом ирасшитыми золотом рукавами, появилась невообразимо отвратительная группанесчастных обитателей проклятой голубятни: старая, едва передвигавшая ногиженщина, пьяные мужчины и несколько мальчиков. Совсем еще дети, мальчики вотчаянии цеплялись за тех, кто вел их на смерть, – жалкие жертвы,невольные участники жуткого старинного обряда, в котором потомки проклятыхдолжны разделить участь обреченных родителей. Ужас!

– Будьте вы все прокляты! Окаянные негодяи! Боже, явисправедливость, – шептал я, – пролей свою слезу над нами. Плачь занас, Христос, ибо свершается нечто непостижимое.

Глаза мои закатились. Казалось, все происходящее не болеечем кошмарный сон. И снова посетило меня видение: Урсула все дальше и дальшеубегает от меня по необъятной луговине… И снова на поле с высокой травой ияркими цветами возникла другая фигура… знакомая фигура…

– Да, я вижу тебя! – закричал я этому образу,чудом сохранившемуся в моем сновидении.

Но не успел я распознать его, сохранить в сердце, каквидение рассеялось; оно пропало, и с ним исчезла возможность постижения его,ушло воспоминание об изысканных чертах лица и фигуре – осталось лишь сознаниенеизмеримой важности того, что я видел… С губ моих сорвался крик.

Властитель Флориан бросил на меня гневный взгляд, но непроизнес ни слова. Руки стражей крепче впились в мою плоть.

– Тихо! – в один голос воскликнули оба демона.Прелестная музыка звучала громче и громче, как будто вздымающиеся все вышеголоса сопрано и круто поднимающиеся вверх духовые призваны были заставить менязамолчать и воздать должное дьявольскому крещению.

Начались крестины. С первой жертвы – древней старухи скостлявой согбенной спиной – сорвали лохмотья и окропили ее зачерпнутой изкупели водой, после чего повели к алтарной ограде. Некому было защитить этохрупкое создание, одинокое, лишенное друзей и родных, не знавшее заботыангелов-хранителей!

А потом мне пришлось увидеть обнаженных детей – их крошечныеножки и ягодицы, костлявые плечики, крошечные лопатки, откуда, казалось,когда-то на их спинках прорастали крылышки ангелов-покровителей; увидеть, каких окунали в купель и оставляли, дрожащих от ужаса, на помосте, установленномвдоль мраморной балюстрады.

Все происходило молниеносно.

– Окаянные твари! Нет, вы не призрачные демоны! –шептал я, пытаясь высвободиться из рук своих суровых охранников. – Вытрусливые прихлебатели, вы оба – соучастники этого зла!

Музыка заглушила мои проклятия.

«Милостивый Боже, пошли ко мне моих ангелов, – молил яв душе. – Пошли моих гневных ангелов, ниспошли на демонов свой карающиймеч. Господи, не дай этому случиться!»

У алтарного ограждения уже выстроили в ряд всех обреченныхжертв, обнаженных, трепетавших от страха, выделявшихся живым цветомчеловеческой плоти на фоне белоснежного мрамора и мертвенно-бледных холодныхлиц служителей Тьмы.