Дуло ружья чувствительно ткнуло его в поясницу, и он вышелна сцену в яркое сияние сильных ламп – со спущенными штанами, уже неспособныйиспытывать какие бы то ни было эмоции. Теперь он понимал Синего – хотелосьрвать коменданта на части, распороть брюхо и вытягивать кишки…

Комендант же взирал на него с явным разочарованием, но тутже справился с собой, вскинул руки:

– Поаплодируем нашей конкурсантке, получающей великолепныйкосметический набор! Музыка!

…Должно быть, организм решил отключить сознание, чтобыизбавить его от всего пережитого – Вадим заснул совершенно неожиданно для себя,едва растянулся на нарах, отвернувшись от молча улегшейся рядом Вероники.Проснулся толчком, прекрасно знал, что ему только что снился жуткий кошмар, новот в чем кошмар заключался, не вспомнить, все воспоминания мгновенноулетучились…

Свет не горел, барак был залит бледным лунным сиянием –стояло полнолуние. Отовсюду несло дерьмом и прелью, справа тяжко всхлипывал ипостанывал во сне Доцент, а совсем близко, под боком, вздрагивала иподергивалась в столь же тягостном забытье Ника, лежавшая ничком.

Зато справа, у окна, жизнь била ключом. Синий старалсянеутомимо и размеренно, лежа на распростертой блондинке – она несопротивлялась, раскинувшись, в одном лишь расстегнутом бушлате, бедра белели вточности как в бездарных творениях полузабытого Подыпы. Казалось, она и недышит. Откуда-то с улицы доносились развеселые пьяные голоса.

Вадим прикрыл глаза, пытаясь сосредоточиться на чем-нибудьтолковом, а что могло быть толковее планов побега, для которого настало время?Мысли путались – мешала и возня у окна, сопровождавшаяся довольными стонами, искулеж Доцента. В конце концов он нашарил свою последнюю сигарету, доставшуюсяпри дележе брошенной эсэсовцем пачки, осторожненько слез с нар и направился навольный воздух – впрочем, какой там, к черту, вольный…

Остановился, едва шагнув на веранду. На крыльце соседнегобарака, совсем близко, восседали три фигуры, отхлебывая по очереди из большойбутылки, шумно болтали, перебивая друг друга с обычным пьяным пренебрежением ксобеседнику. Господа капо изволили веселиться…

Он присел на пол – вместо перил у веранды было ограждение изсплошных досок, и его явно не успели заметить. Закурил, воровски пряча сигаретув ладони – мало ли что, заметят огонек, не отвяжешься от них потом…

Пора отсюда сматываться. И следует в темпе решить то жесамое уравнение, подставив в качестве икса на сей раз вместо Эмиля Нику…

Аргументы прежние, те же. Если у одного есть все шансынезамеченным проскользнуть в клуб, то тащить с собой Нику – чертовски опасно.Бабы есть бабы, начнет бояться, метаться, побежит не в том направлении,нашумит, провалит все дело, а когда поймают, выдаст в два счета. Откуда взятьдолжное проворство и хладнокровие избалованной холеной доченькеоблисполкомовско-коммерческого папы, с младенчества привыкшей к птичьемумолоку? Даже если побег и удастся, будет потом висеть на шее невыносимойтяжестью – ножки натерла, боится дикой тайги, истерики пойдут, обмороки…

Он вспомнил, что рассказывал лет десять назад один знакомыйс северов – про парочку, которая назначала свидания где-то в окрестностяхотдаленной метеостанции. И однажды нос к носу столкнулась с белым медведем,будучи, естественно, без всякого оружия. Кавалер драпал, не рассуждая, гонимыйскорее могучим животным инстинктом выживания. От дамы мало что осталось,понятно, медведь был изголодавшийся. Большинством голосов сошлись на том, чтоосуждать парня не стоит – здесь обычные критерии попросту не годились.Невозможно быть героем там, где героем стать нельзяи з н а ч а л ь н о. Нельзя идтина танк с кирпичом, нельзя прыгать с десятого этажа.

Если рассудить здраво, ситуация та же. Спастись вдвоемпопросту нереально. Прежняя мораль и этика тут решительно не годятся – на конуж и з н ь. Все останется, как прежде, но его не будет.Мороз по коже…

Ника… Что – «Ника»? Высокой любви, нежной и чистой, не было никогда.Она была – у д о б н а я. Очаровательна, неглупа,в постели не заскучаешь, приятно выйти в люди, держа ее под ручку,соответствующим образом намазанную и упакованную. Конечно, наличие ребенкачто-то и меняло бы – но ведь нет детей… И нет, никогда не было ощущения,что твоя жена – пресловутая Единственная.

А посему – решено. К тому же после признаний женушки о том,что с ней здесь происходило, после подначек этой сволочи Гейнца совершеннодругими глазами на нее смотришь… Шлюха драная, велели стать раком – и мигомвстала, надо полагать, не пища и не дрыгаясь…

Сигарета догорела до фильтра. Вадим осторожно раздавил ее одоску, привстал на корточках, осторожненько выглянул. Та троица и не думалапрекращать веселье, наоборот, затянула песню в три пьяных глотки. Нечего идумать прокрасться мимо них незамеченным. Дождик бы, хороший, проливной, сгрозой, вот тогда ни одна эсэсовская собака носа не высунула бы из-под крыши…Увы, чистейшее небо сияло россыпями нереально крупных звезд, каких в городахникогда не увидишь. Ни клочка облаков. Придется потерпеть…

Он на цыпочках вернулся в барак. Там ничего не изменилось –так же постанывал Доцент, у окна, где лежала блондинка, продолжаласьнесуетливая возня с тихими смешками – Синего кто-то сменил, то ли Борман, то лиБраток, блондинка прошептала что-то негодующее, но ей, судя по звуку, зажалирот, шепотом прикрикнули, вновь послышалось размеренное пыхтение.

То ли Маргаритины снадобья еще бродили в крови, то ли душатребовала разрядки, но он и сам ощутил непроходящее и не слабевшее возбуждение.Немного поборолся с собой без особого энтузиазма. В конце концов осторожноперевернул Нику на спину, внушая себе, что если он никого не видит, то и ихникто не узрит, расстегнул на ней штаны, приспустил ниже колен, принялся расстегиватьбушлат.

Она проснулась не сразу – когда он уже пристраивался. Впервый миг отчаянно дернулась, но Вадим зажал ей рот и яростно зашептал на ухо:

– Тихо, дура! Это я…

Она тут же замерла с поразившим его послушанием – обычнодома сопротивление спросонья длилось раза в три дольше. Тихо всхлипнула,замерла, он осторожно убрал руку и, убедившись, что никаких криков не будет,стянул с нее штаны совсем. Ника лежала, как неживая, чтобы раздвинуть ей ноги,потребовалось определенное усилие. Но во всем остальном она ни капельки непрепятствовала, все так же лежала, отвернув лицо. В прежней жизни она с ходувключилась бы в действо, но сейчас вовсе не шевелилась. Труп трупом. Как Вадимни старался ее завести с использованием всего прежнего арсенала знакомых ухваток,не получалось. В конце концов он мысленно плюнул и решил, что сойдет и так,сосредоточился на собственном удовольствии, трахал ее размеренно – и ненавиделпри этом…

Удовлетворенный, отвалился, перевернулся на спину. У окнапродолжалось негромкое веселье, блондинка сдавленно постанывала, и кто-то изкобелиной троицы веселым шепотком подавал циничные советы. Ника заворочалась,неуклюже натянула полосатые штаны и вдруг придвинулась к Вадиму, прошептала: