Борман хмуро дернул головой. Ника уставилась на Вадима состоль трагическим выражением в огромных серых глазищах, что он, вот странность,почувствовал в первую очередь досаду и раздражение: только ее тут не хватало…Спохватившись, спросил:

– Как дела? Все в порядке?

Ничего другого как-то на ум не приходило. Рядом хмуро стоялЭмиль. Ника переводила растерянный взгляд с него на мужа, по-детски кривя рот.Эмиль опомнился первым, властно приказал:

– Только без соплей!

Удивительно, но она послушно закивала. Вытерла тыльнойстороной ладони сухие глаза:

– Что здесь творится? Куда вы меня затащили?

Вадим давно уже не лицезрел ее без дорогой ненашенскойкосметики. Вероника без косметики – это было нечто столь же сюрреалистическое,как шестисотый «мерс» в роли снегоуборочной машины. Он пожал плечами,совершенно не представляя, что тут можно сказать. Спохватился:

– Присаживайся…

– Вот спасибо, – протянула она насквозь знакомымсварливым тоном, присела на нары. – Умереть можно от такой заботливости…Душевно тронута.

– Как ты?

– А никак! – взвилась она, глядя прямо-такиненавидяще. – Жру баланду! А в промежутках трахают, кому не лень, даже этасука Марго! По буквам объяснить? Трахают! Вот, заслужила хорошим поведением! –Она выхватила из кармана дешевенькую пластмассовую расческу, потрясла ею подносом у Вадима, секунду помедлила и принялась яростно расчесываться. –Куда вы меня затащили? Про наше будущее говорят такие ужасы, что… Ну что высидите? Можете объяснить, что вокруг происходит?

Вадим неловко оглянулся – уши так и горели от стыда. Никтоне таращился на них специально, отворачивались, Синий вообще сидел спиной,что-то вполголоса вкручивая блондинке. «Только ее тут не хватало, –вертелось в голове. – Только ее тут не хватало. Одному как-то легчепереносить унижения… и одному проще бежать, вот ведь что! Черт ее принес».

– Куда мы попали? – спросила Ника, чуточкууспокоившись. – Это что, какая-то банда?

– Слушай, – тоскливо сказал Вадим Эмилю. – Объясниты ей, что к чему, у меня уже сил нет после допроса… Скажи, что сбежим отсюданепременно, и все такое…

Махнув рукой, поднялся и вышел на веранду. В мятой пачкеотыскалась одна-единственная годная к употреблению сигарета, остальные триявляли собою пустые полупрозрачные бумажки, весь табак из них высыпался. Ксчастью, высыпался он в пачку, так что еще на пару часов курева хватит. Апотом? Нужно и в самом деле в качестве аванса за чистосердечное признаниевыпросить пару пачек чего-нибудь более приличного…

Мимо проходил Гейнц. Остановился, показал белоснежные зубы:

– Ты что такой грустный? К тебе женушка приехала… Можешь,кстати, меня называть братком. С полным основанием. Как же иначе, если мы стобой через твою телушку побратались? Всю жизнь мечтал попробовать вашихноворусских баб – а оказалось, ничего особенного, даже обидно чуточку. Развечто поглаже малость…

Вадим молчал. Может показаться странным, но он не ощущалсебя задетым – чересчур притупились чувства.

– Миллион предлагать будешь? – не унимался эсэсовец. –У тебя завлекательно получается…

– Не буду, – сказал Вадим, криво усмехнувшись.

Вскоре в барак влетел капо и завопил:

– Выходи!

Последующие несколько часов были заняты «трудотерапией», каквыразился Гейнц, – трудом не столь тяжелым, сколь гнусно-бессмысленным,кое в чем напоминавшим сизифов. Уже по ходу дела Гейнц, там и сям появлявшийсясо своим барабаном (и получавший от этого неподдельное удовольствие), окрестилпроисходящее операцией «Водопой».

Проще говоря, под лившуюся из динамиков классическую музыкутри реденьких шеренги поспешали от ворот к баракам и обратно, наполняя своимикружками бачки. Условия были не так уж и замысловаты: те, кто, с точки зренияшарфюрера, наполнят свой бак первыми, получают премию в виде пары пачексигарет. Строй следует соблюдать, бегом не бегать, но рысца не возбраняется.Если кто-то свою кружку расплескает, шеренга возвращается назад.

Скверно, что эта процедура казалась бесконечной. Воды вовместительном оцинкованном баке словно бы и не прибавлялось после очереднойходки. Мало-помалу начались сбои – кто-то спотыкался, выплескивал воду,приходилось возвращаться всем, стали вспыхивать склоки, взаимная ругань,атмосфера понемногу накалялась. Только Синий, как заметил Вадим, выглядел гораздоспокойнее остальных – у него с водой были связаны некие наполеоновские планы,даже подстегивал злым шепотом остальных.

Комендант сначала торчал на трибунке, потом ему надоело, ион убрался. Гейнц же, казалось, не знал устали – в самые неожиданные моментывозникал у кого-нибудь за спиной и оглушительной барабанной дробью, грянувшейнад ухом в самый неподходящий момент, заставлял иных расплескать воду. Капо ите, поначалу резво сопровождая шеренги, потеряли прыть, в конце концов занялипозицию у ворот, попыхивая хорошими сигаретами.

Пот лился градом, штаны, пропитанные засохшим дерьмом,безбожно натирали ляжки, довольно быстро вновь начав вонять. Представлялосьуже, что вся жизнь, прежняя и нынешняя, состояла лишь из бега трусцой межворотами и бараком, и все внимание замкнулось на колыхавшейся в кружке воде, нанеровной земле под ногами…

Кончилось, наконец. Все скверное когда-нибудь кончается.Гейнц критически обозрел прозрачную воду, колыхавшуюся вровень с краями,старательно изображая раздумье, долго стоял, глядя на бак, будто и не замечаянапряженных взглядов. Наконец сплюнул на пол:

– Отдыхать, вонючая команда… – Подошел к Доценту, лежавшемус осунувшимся, даже словно бы заострившимся лицом: – Ну как самочувствие?Может, пойдем еще побеседуем? Э-э, мой ученый друг, что-то вы совсем скисли, иникакой гордой несгибаемости. Хрюкните что-нибудь оскорбительное, не трону…

Доцент молчал. Он явно был плох – нога под повязкой опухла,похоже, рана загноилась. Посмотрел мутными глазами, что-то прошептал. Гейнцсходил к баку, набрал полную кружку воды и плеснул ему в лицо:

– Ну-ну?

Доцент проморгался, помотал головой, слабым голосом, чутьслышно, выговорил:

– Чтоб тебе эти денежки поперек горла встали…

– Есть противоядие против такого финала, – серьезносказал эсэсовец. – Великое и всеобъемлющее русское «авось». Так что ещепобарахтаемся. Ну что, вонючки полосатые? – Он прошелся по бараку,поскрипывая безукоризненными сапогами, остановился у бака. – Пнуть понему, что ли, как следует, чтобы вы еще раз сбегали? – и выдержалбесконечную, томительную паузу. Громко рассмеялся. – Ладно, черт с вами.Самому надоело. Вероника, золотко мое, что вы такая грустная? Может, изобразимпо старой памяти замысловатую фигуру из «Камасутры»? – Он, не глядя,придвинул ногой стул, уселся, закурил и кинул едва початую пачку «Ротманса» нанары. – Закуривай, вонючая команда… Так как, прелесть моя? Ну, иди кдяденьке, встань на коленки и поработай нежным ротиком… Кому говорю, тварь?!