– Есть у нас какие-нибудь шансы?

Ну конечно, подумал он с неудовольствием, услышав знакомыйтрагический надрыв в голосе (прежде главным образом возвещавший, что ейпонадобилась новая шмотка или побрякушка). Для того ее сюда и сунули: чтобынадоедала нытьем, капала на нервы…

– Есть, – ответил он сухо.

– А что можно сделать? Неужели не выйдет как-нибудь с нимидоговориться? Вадим, стоит постараться…

– Отвяжись, – ответил он злым шепотом, словно бы уже ине воспринимая ее в качестве реально существовавшего создания из крови иплоти. – Спи давай. Есть шансы, что-нибудь придумаем…

– Что?

– Спи, стерва! – шепотом рявкнул он.

Снаружи, неподалеку, все еще раздавались развеселые пьяныепесни. Нечего было и думать пробираться к клубу…

Утро никаких поганых неожиданностей не принесло – сначалавыгнали на аппель и устроили рутинную перекличку, потом погнали к воротам, гдеоблагодетельствовали черствым хлебом и жидкой баландой, которую пришлосьпотреблять без ложек под хохоток и оскорбления тетки Эльзы, искренне наслаждавшейсяпроисходящим, советовавшей не умничать, а поставить миски наземь и без затейлакать по-собачьи.

Потом в их барак в сопровождении двух вооруженных эсэсовцевзаявилась Маргарита. Сердце заранее тоскливо сжалось в ожидании очередныхпакостей, но обошлось – их всего лишь согнали в угол, где они и стояли подприцелом «Моссберга», а Маргарита взялась обрабатывать рану стонущему Доценту.Чокнутая она там или нет, но к медицине явно имела некоторое отношение – оченьуж ловко, сноровисто срезала ножницами штанину и поменяла повязку, сделалапарочку уколов. Встав с нар и небрежно смахнув на пол гнойный бинт, стянуларезиновые перчатки, оглядела узников и наставительно сказала:

– Видите, какое гуманное обращение с теми, кто твердо решилпокаяться и сдать неправедные ценности? Чистейшей воды гуманизм. Делайтевыводы, козлы вонючие… целее будете. А ты, сраный потрох, живенько собирайся ишагай со мной. – Она недвусмысленно ткнула пальцем в Вадима. – Порапотолковать по душам…

…На сей раз его подтолкнули прикладом к другому бараку,стоявшему на отшибе. В старые времена здесь, видимо, помещалось нечто вродеобщежития для воспитателей и прочего персонала – по обеим сторонам насквозьпронизывавшего барак коридора имелось множество дверей. Из-за одной доносилисьтягучие, больше похожие на мычание стоны, оставлявшие впечатление, будточеловек уже миновал некий порог страха и боли и сам не осознает, чтобеспрестанно воет.

Он невольно шарахнулся, конвоир загоготал за спиной:

– Не писай заранее, мочу побереги…

Когда его втолкнули в комнату, с первого взгляда стало ясно,что шутки кончились – посреди красовалось неуклюжее, но сколоченное на совестькресло из необструганных досок, с него свисали ремни для рук и ног. Тут же, настоль же грубом столе, посверкивали никелем целые россыпи непонятныхинструментов, от которых он побыстрее отвернулся. Увидел темные пятна на полу,и засохшие, и почти свежие, вдохнул невообразимый запах дерьма и какой-токислятины. Поневоле замутило. Но его уже тыкали в спину прикладом:

– Раздеваться, тварь!

Совершенно голого толкнули в кресло, прихватили ремнями рукии ноги. Появился Гейнц, сел в углу, поставил рядом с жутким набором пыточныхштучек бутылку коньяка и налил себе полстакана.

Маргарита с невозмутимым лицом уселась за небольшой столик,где лежал только чистый лист бумаги с авторучкой посередине, неторопливовыпустила густой струей дым, уставилась на Вадима с сумасшедшим весельем всмеющихся глазах:

– Ну, передумал, хилый росток капитализма? Где денежки?

– Где комендант? – спросил он, сам не понимая, зачем.

– Кишки на подоконник наматывает такому же, как ты, –сказала Маргарита. – Обойдешься без коменданта… Где триста тысяч баксов?Адресок и подробные комментарии…

– Послушайте, – сказал он сердито, – а собственно,с чего вы взяли, что эти триста тысяч вообще существуют в природе?

Маргарита дернула указательным пальцем, делая знак эсэсовцу,чье сопение слышалось за спиной. Правое ухо Вадима тут же пребольно стиснулонечто вроде холодных, покрытых мелкими зубчиками, длинных тисков. Над головой раздалось:

– Сейчас нажму посильнее, ухо и отлетит…

Низ живота обдало непонятное тепло, он не сразу понял, в чемдело. Оказалось, позорно обмочился. Вокруг хохотали в три глотки.

– Описялся пупсик, – констатировал Гейнц. –Ничего, он у нас еще и обкакается… Неаккуратный все же народ, никакогосветского воспитания, все кресло загадили. Отхватить ему ухо, в самом-то деле?Ну зачем ему два уха?

– Получится несимметрично, – пожала плечами Маргарита.

– Ну и что, фрейлейн? Совершенно в японском, несимметричномстиле. – Гейнц встал, подошел совсем близко и небрежно плеснул Вадиму влицо остатки коньяка из стакана. – Что заскучал, падло? Не журись и неписяйся, это просто-напросто наступил наш маленький Апокалипсис. – Извучно, с чувством, помахивая в такт стаканом, возгласил: – Я взглянул, и вотконь вороной, и на нем всадник, имеющий меру в руке своей… И я взглянул, ивот конь бледный, которому имя смерть, и ад следовал за ним… – заглянул Вадимув лицо и ухмыльнулся: – Черти выскочили из-под земли, понятно тебе, купчишка? Аот чертей открещиваться ты не умеешь ничуточку, откуда тебе уметь?

На какой-то миг Вадим и впрямь готов был поверить в этополусумасшедшее откровение: черти полезли из-под земли, где оказалась тоньшевсего земляная крыша преисподней, там и лопнуло, и никто не знает молитв изаклинаний…

– Давай сучонку, – распорядилась Маргарита.

Тут же втолкнули Нику, быстро, чуть ли не на ходу, сорвалинехитрую одежду, обнаженной поставили под огромный ржавый блок, привинченный кпотолку. Крепко связали запястья, закрепили веревку где-то в углу так, что Никастояла, вытянувшись в струнку, едва касаясь подошвами грязного пола.

Маргарита подошла к ней и небрежно пощекотала авторучкойживот:

– Ласточка моя, у мужа есть триста тысяч баксов?

Ника часто-часто закивала.

– Вот видишь, а ты мне врал… – обиженно протянулаМаргарита. – Разве это прилично – нагло врать даме? Он ведь тебе хвасталсяэтими денежками, а?

– Д-да…

– А где они, сладенькая моя?

– У кого-то в коттедже… Не знаю… Я правда незнаю! – истошно закричала Ника. – Не знаю!

– Ну-ну-ну-ну-ну! – Маргарита похлопала ее пощеке. – Я тебе верю, лапонька, успокойся, сладенькая, – смечтательной улыбкой погладила Нику по животу и поиграла пальцами в самомнизу. – Ты себе не представляешь, с каким удовольствием я бы наплевала навсе эти докучливые обязанности и вновь с тобой уединилась в нашем гнездышке, даничего не поделаешь, служба… – Отошла, уселась на край стола и, вытянув ногу,носком блестящего сапога ткнула Вадима в подбородок. – Слышал? Есть денежки,куда ж им деться… Неужели тебе эту куколку совсем не жалко? Ей сейчас больноделать будут… – Она поморщилась, услышав истерический всхлип Ники. –Помолчи, звездочка ясная, а то я тебе самолично язычок ножницами отрежу… Может,и не буду. Шарфюрер… – протянула она с прямо-таки детской обидой. – Как яни стараюсь, он молчит, козел. Ну сделайте что-нибудь…