«Тебя как записать?» Только тогда прозвучала моя фамилия — Браско. Сам же Левша сообщил мне свою фамилию при похожих обстоятельствах, когда я регистрировал его куда-то.

Все это время федералы постоянно получали от меня разведданные про иерархию семьи Бонанно и других семей: как все устроено внутри, кто кому подчиняется, в каких городах есть мафия. Такая информация открылась нам только после внедрения. Я продолжал следить за сицилийскими мафиози, которых завозили в страну. Нам уже было известно, что мелькающие перевозят наркоту и выполняют заказы на убийство. Я наблюдал, как Галанте и Карло Гамбино распределяют этих парней по пиццериям на Востоке и Среднем Западе и держат их всегда при себе.

Для разрядки я старался каждый день бегать или тягать штангу в зале, который располагался прямо в моем жилом комплексе. В то время правильные парни хотя и не занимались подобными вещами, но ничего необычного в этом не видели. Меня просто считали повернутым на спорте. По воскресеньям я ходил в церковь, чем тоже сильно отличался от бандитов.

Левша воспринимал меня как хорошего кореша и надежного добытчика. Я не корчил из себя успешного дельца или богача с распухшим банковским счетом, чтобы самому не попасть под прицел. Вместо этого я держался в образе действующего вора, живущего точно так же, как и все мои новые знакомые: срываешь куш, шикуешь две-три недели, затем снова идешь воровать. В то же время по тому баблу, которое я заносил Левше, он мог понять, что дела у меня идут неплохо. Сам он испытывал серьезные финансовые трудности.

«Я торчу Ники дохуище бабок, — как-то жаловался он. — Сто шестьдесят кусков. С таким долгом никуда не податься, я вхолостую работаю. Надо как-то делать бабло».

В отличие от большинства мафиози, Левша никогда не сидел. Его много раз арестовывали за вымогательства и кражи, но до реального срока дело не доходило. Он был одержим другим: Левша был патологически азартен. Он мог поднять на скачках две штуки баксов за раз — и тут же спустить три. Он спускал по десять тысяч за день на ипподроме или в букмекерских конторах. Когда после всех этих подвигов у него еще оставался последний доллар — он ставил и его. Делать ставки он предпочитал у частных букмекеров, потому что в конторах брали процент с выигрыша. Частные букмекеры ничего не брали сверху и давали более привлекательные коэффициенты.

Азартные игры — это не мое. Я всегда проигрывал в кости и карты, спускал деньги впустую на ипподроме. Если бы не работа, я бы вообще держался подальше от ставок. Но у Левши все было еще хуже. Он играл плохо, ему никогда не везло, и он не умел остановиться. Как любому игроману, ему казалось, что выигрыш не за горами.

Иногда мы устраивали себе мини-отпуск во Флориде. Ходили на собачьи бега и скачки. В бегах Левша совсем не разбирался. Мы ставили по сто-двести баксов, чаще проигрывали. Но и в скачках Левша не был силен — внутреннюю информацию нам никто не сливал, поэтому Левша брал гандикап, ориентируясь на программку.

Как-то раз мы оказались в Хайалиа[29], там проходили одновременные забеги. Мы взяли экспресс, где надо ставить по очереди на каждый из шести забегов. Первые пять гонок мы умудрились выиграть, ставя по паре тысяч на аутсайдеров. Оставалось сделать верную шестую ставку и забрать что-то около тридцати штук баксов. Мы решили поставить на фаворита, чтобы подстраховаться. Разумеется, фаворит проиграл, и вожделенная сумма от нас ускользнула.

— В кои-то веки поставил на фаворита, а эта ебучая коняка все просрала. Та лошадь из ниоткуда вылезла, видел? Блядь, а ведь могли тридцатку поднять, — сокрушался Левша.

— Зато проиграли всего пару штук, — я попытался его успокоить.

— Так-то оно так, Донни. Но тридцатка-то прямо из рук уплыла нахуй!

Из-за этой игромании Левшу долго не принимали в семью. Когда мы познакомились, он еще не был посвященным — мешали ставочные долги. Его приняли вскоре после нашего знакомства, летом 1977 года, и для этого Левше пришлось всеми правдами и неправдами наскрести деньжат, чтобы заплатить хотя бы нескольким кредиторам.

Но потом он снова попал в кабалу к Маранджелло. Всю выручку со ставок и других дел он отдавал Ники в счет долга, а ему самому приходилось довольствоваться крохами, которые удавалось утаить. С другой стороны, в мафии все вечно притворялись нищими, и никто не знал, сколько на самом деле у Левши денег.

Я отстегивал Левше ровно столько, сколько было нужно для образа неплохого добытчика, а он искал для нас новые делишки. Как ему казалось, вместе мы шли к успеху.

Он постоянно сулил мне большое будущее в семье.

— Терпение, Донни. Зарабатывай денежку, держись подальше от неприятностей, не груби людям, и тебя точно примут в семью. Они тебе могут подкинуть заказ, но ты не ссы. Я тебя всему научу. Ты парень что надо, Донни. Продолжай в том же духе, держись меня и не лезь в чужие дела раньше времени, и я поручусь за твою кандидатуру.

Приходит как-то Левша и говорит:

— Собирайся, едем к Забелле.

На дворе жаркий июльский вечер. Мы едем в «Каса белла», останавливаемся у входа. На улице стоят пять или шесть парней, в которых я узнаю банду Забеллы. Подходим к ним, становимся рядом.

Я спрашиваю Левшу:

— Какого хрена мы здесь делаем?

— Охраняем Старика. Он в ресторане.

Старик — это Кармин Галанте, глава семьи Бонанно, которого только что выпустили из тюрьмы. Я заглядываю в окно ресторана и вижу орлиный профиль Галанте. Он сидит за столом для больших шишек, светит лысиной и курит сигару. Вокруг него сидят мафиози, Забелла среди них.

— К чему такая осторожность? — спрашиваю.

— Мутное время началось, — отвечает Левша. — Ты многого не знаешь, но я не могу тебе рассказать.

— Почему бы нам не зайти внутрь и не последить за Стариком хотя бы сидя?

— Так, Донни, послушай. Ты иногда ведешь себя, как болван. Во-первых, Лило не ужинает с кем попало — только с капитанами или себе равными из других семей. Он не станет якшаться с солдатами или мелочью типа нас с тобой. Он общается только с теми, кому доверяет. Тебе даже говорить с ним не дозволено, только через старших. Поэтому в ресторан пустили только тех, кого он сам пригласил.

— Понял, как скажешь.

— Ты не представляешь, что он за человек, Донни, — Левша перешел на шепот. — Лило — злобный сукин сын, настоящий диктатор. Только между нами. Его