Не заметила как он дернул меня за руку, и я оказалась сидящей у него на коленях, герр язвительно кривил губы, разглядывая потемневшими глазами.

— Какая разница: пока или уже, если ты отдаешься по первому требованию и тебя всегда можно купить по-дешевке?

Я не успела возразить, когда он крепко прижал за талию, запустил пальцы в волосы на затылке и чуть потянул. Что тут говорить, когда я сижу на его твердом члене, знающем куда упираться, плевав на преграду в два халата, мой и хозяйский. Что говорить, когда от пальцев немца, то с силой сжимающих мой хвост, то отпускающих и нежно массирующих кожу головы, расходится такое блаженство, что изо рта вылетают только стоны, уж никак не слова.

Ругаться? Чего-то доказывать? Зачем, если я не могу говорить, а он не хочет слушать?

И как в замедленной съемке, герр наклоняет меня, жадно смотрит на губы и чуть облизывает свои, пересохшие от частого прерывистого дыхания. И вместе с затопляющей волной предвкушения, меня заполняет понимание, что герр то не так холоден и безразличен, как хочет казаться. Мой фриц реально ссыт, что я откажу ему, оттолкну.

И губы сами собой растягиваются в торжествующей улыбке, я привстаю под предупреждающий рык профессора только затем, чтобы оседлать его и теснее прижаться к напряженному члену. А герр перехватывает меня за талию обеими руками и одновременно вжимается в меня сильнее и с хриплым стоном закатывает глаза.

И это для меня бомба!

Я никогда еще так не влияла на мужчину. Когда слабое шевеление бедер, чтобы самой задрожать от ощущения его твердого члена, вызывает судороги в его теле, когда под моими пальцами резко сокращаются мышцы пресса, а с губ срывается горловой хрип. Когда мы почти трахаемся через одежду, лихорадочно гладим тела друг друга, сбивая халаты, пояса в кучу.

И я пошла дальше, потому что хотела больше. Наклонилась, лизнула кончиком языка его губы и тут же почувствовала, как он стискивает и мнёт мне грудь, жадно требуя продолжать, не сводя глаз с моих губ.

А мне самой мучительно хочется поцелуя. Я почти ложусь на него, чтобы обнять за шею и вобрать губами его нижнюю губу. Облизать, отпустить и снова втянуть, чувствуя, как от этой детсадовской ласки я начинаю бесстыдно течь.

Оказывается герр дал мне время поиграть в соблазнительницу, а сам терпел сколько мог, практически не издавая звуков, но совершенно не контролируя своё дыхание. А я по-глупому почувствовала себя королевой положения, поэтому пропустила масштабную атаку фрица.

С голодным рыком он убрал мою руку со спинки кресла, за которое я цеплялась, чтобы не упасть и не распластаться на нем, обхватил затылок рукой, нагло завладел моим ртом, полностью лишая меня инициативы, и при попытке отстраниться, зажал между пальцами сосок, заставляя выгнуться и шире открыть рот.

Вот только все звуки были беспощадно уничтожены ласками его бесстыдного языка.

Так я еще никогда не целовалась! Это было слишком много и невозможно оторваться. Слишком долго и до эгоистичности мало. Я пыталась хоть в чем-то, хоть как-то шевелить языком, но герр моментально пресекал попытки, натягивая волосы у корней и выпивая всю меня с жадностью голодающего.

Я медленно елозила по профессору, чувствуя, что скоро познакомлюсь с хером-профессором напрямую, без посредника-халата. Сладкое томление разливалось по телу, обостряя чувствительность каждой клеточки тела. Рот — оголенные нервы, которые захватили и пытают немцы. Между ног такой сгусток энергии, что тронь профессор меня пальцами там, и я сдамся, потом еще раз и еще.

От трения тело натянулось как струна, дрожью пробегают волны мурашек от затылка до бедер и скапливаются внизу живота, где им становится все теснее и теснее…

Сколько у меня там может уместиться этих мурашек? Миллион? Два миллиона? Десять? А потом я только представила взрыв и…

Взорвалась.

Забилась в его руках, судорожно сжимая плечи, комкая рукава и полы халата, содрогаясь от одного его полупьяного взгляда, от хмельной улыбки, от тихих успокаивающих слов:

— Тссс, не кричи, глупышка, тиш-ш-ше… Моя красивая… Моя глупенькая…

И только когда дрожь стала стихать, а в голове проясняться, чтобы понять, чего он такое говорит, навалилось еще и осознание, что я как дура кончила от петтинга! Как незрелая школьница!

А герр снова посерьезнел и глаза теперь стали не пьяными, а мутными от вполне понятного напряжения. И вряд ли мне стоит надеяться, что немцы тоже кончают от петтинга.

— Герр?..

— Тсссс, поцелуй меня…

Да, так было лучше всего, не разговаривать, а делать, как хочет он.

Я вылизывала его губы, заигрывала с языком, чувствуя, как он подбирается пальцами к трусам, торопливо поглаживая сначала внутреннюю сторону бедер, потом проводя пальцами по отсыревшей ткани, нажимая и лаская так, что я снова сжималась от предвкушения, накапливая знакомое томление между ног.

— Знала бы ты, как давно я хочу тебя…

Я с тихим смехом поцеловала его, мешая договорить. Знал бы он, как я мечтала, чтобы это наконец случилось! Его слова — почти как признание меня равной, достойной что ли профессорского члена. «Хочу тебя».

— …трахнуть. Вбиваться до одури…

Я отпрянула, немного ошарашенная его словами.

— …чтобы ты кричала подо мной…

Герр ничего не замечая, зарылся носом в волосы у шеи, то покусывая, то вылизывая слишком чувствительную кожу, другой рукой грубовато лаская между ног, отодвигая ткань трусов.

— Как я жалел, что не дал отсосать тебе тогда… Я в любом случае оплатил бы твои услуги…

Взвилась, спрыгнула с колен, стряхивая с себя его руки.

Чего я там себе навоображала? Достойная? Равная?! Да разве с этим самовлюбленным придурком можно сравняться?

— Что еще? — раздраженно и зло выплюнул слова профессор.

— А то! Об карону вашу поцарапалась, герр профессор!

— О какую нахер корону? Что ты несешь?

— Спасибо, что вовремя напомнили мне о достоинстве, как видите, ваши учения не проходят для меня даром. Вы же мне за них и платите!

— Не кричи, — поморщился он, пытаясь встать с кресла, но я толкнула его в грудь, боясь, что тогда уже не смогу уйти, он просто не даст, не отпустит.

— Так вот, вы мне платите не за услуги! Я больше вам не шлюха, чо бы вы там себе не напридумывали. И не морщитесь, а держите-ка лучше свой хер при себе.

Я думала, что успею сбежать, но он в два прыжка нагнал меня в гостиной.

— Ты не оборзела, чучело? Это тебя Баграт научил, как выбесить меня?

— Чо? — протянула я, пытаясь отбиться, вырваться из его рук.

— Не чокай! Ты противоречишь сама себе: если научилась, веди себя соответственно. А если чокаешь, то не рано ли задрала свой нос?