— И чо-то мне кажется, не женитьбой, — пробормотала Лена, чтобы я не услышал, но я услышал.

— Нет, не женитьбой. Мы встречались с ней некоторое время, но расстались.

— Чтобы встречаться с Лилей? — с наивностью Елена явно переигрывала.

— Причем тут Лилия?

— Ну как же? Теперь, кажется, она метит на роль вашей невесты.

Девчонка совершенно точно издевалась надо мной, но так, что я даже ответить не мог.

— Твоя интуиция тебя подводит, — закруглил нелепый разговор, вставая и вытирая губы салфеткой. Покидая террасу, на которой так и продолжали наши семейные завтраки, я совершенно точно расслышал шепот матери и Лены.

— Не удивлюсь, если она окажется беременной!

— Кто? — в ужасе с придыханием отозвалась мутер. — Лилечка?

— Причем тут Лилечка?

— Из-за аппетита! А при беременности не только багеты поглощать будешь!

Совершеннейший бред. Я только покачал головой, устремляясь навстречу новому дню с препятствиями.

* * *

О доблестном Роспотребнадзоре я вспомнил с приходом рассерженной и оскорбленной проверяющей.

— Акт.

— С перилами?

— Конечно!

— Мне очень жаль за субботу, я совершенно забыл о планах…

— Не имеет значения. Мне жаль, что вашу академию все равно оштрафуют или закроют.

Утро добрым не бывает, думал я, провожая взглядом спину удаляющейся проверяющей, набирая Павла Геннадьевича по телефону:

— Нам повезло, сверху замяли предписание пожарников по расширению лестниц, так что смело приваривай дополнительные перила.

Или бывает.

— Вера, неси кофе.

Скорее бы пережить неприятный разговор вечером с Мариной. Хотя зачем откладывать, если можно поговорить сейчас?

— Вера, не надо кофе. Я отлучусь на час.

Квартиру я открыл своим ключом.

Марина меня ждала…

На меня её пеньюар и полупрозрачное белье произвели впечатление. Так впечатлили, что я вошел и сразу прислонился спиной к двери, не в состоянии больше сделать ни шагу.

Дрожь в ногах, теснота в брюках, сосущее под ложечкой желание зубами сорвать с нее эти фривольные кружева и озноб, крупный, бьющий озноб от обуреваемых эмоций.

Что меня остановило?

Только осознание, что я отстреляюсь за полминуты, а потом не смогу убедить Марину, что мы расстались. Как-то зачастил я с сексом на прощание.

— Что это было? — прохрипел я, откашлялся, но голос не вернулся. — Я разве неубедительно ушел от тебя?

— Мы не поговорили, а я хотела…

— Я не про эту субботу, не про барбекю. Зачем ты явилась в мой дом?

Марина побледнела, машинально стянула полу пеньюара, а моему измученному неудовлетворенному эго хотелось и дальше наблюдать за наготой, скользить взглядом до полных грудей, которые еще месяц назад я ласкал с полным правом обладателя.

— Андрей, я просто хотела поговорить, но не застала тебя дома. Что же, мне надо было развернуться и уйти? Вот так, без объяснений?

— Именно. Меня в тебе всегда привлекала кротость и сообразительность. Но раз не получилось расстаться по хорошему, у меня есть другой вариант. Через неделю эту квартиру сдают в наём. Через риэлтора. У тебя три дня, чтобы съехать. Что успеешь вывезти — то твоё.

— Как всё расчетливо и педантично, а, Шайгер? Неужели связываясь со мной, ты только и мог предложить роль содержанки?

— Я… Нет.

— Ну соври мне, что любил меня, а не просто пользовался?

Совладать с собой и не броситься к девушке на грани истерики, или не выбежать вон, спасаясь от этой самой истерики, почти нереально. Но и ответ на последний вопрос мог стать последней каплей.

Любил? Пожалуй, да. Два года назад я голову от нее потерял. Молоденькой умненькой девочки, пробивной, любознательной и неприступной. А потом… Не знаю, почему я спрятал ее от семьи и от друзей, почему перевел отношения на разовые встречи и удовлетворение потребностей.

Или знаю.

Как только Марина добилась меня, она перестала быть той Мариной, которая меня заинтересовала. Не помню, чтобы она упрекала меня хоть раз, что я не вожу ее на свидания, не беру на конференции. Она спокойно сидела здесь, в предоставленной квартире, и удовлетворялась стандартными отмазками, что много работы, я устал, я занят, это не развлекательный выход…

— Любил.

— Тогда почему твоя мать не знала обо мне?

— Я не рассказываю своей матери о любовницах.

— Даже о подселенной в доме шлюшке? Не считай меня за дуру! Ты бросил меня именно тогда, когда подцепил эту тварь!

— Три дня, — отчеканил я и вышел из квартиры, стараясь не вникать эпитеты, сыплющиеся мне вдогонку.

Черт, но Елену перевозить сюда будет опасно. Кто знает, какой еще номер выкинет Марина.

Вечером меня встретили в столовой.

— Как прошел день? — дежурно поинтересовался я.

— Ходили в больницу, купили Елене форму, — отчеканила мутер, странно поджимая губы.

— Но что-то не так?

— Она испортила форму, Андрэ! Выпросила у меня старую швейную машинку, сказала что она дизайнер, и испортила форму! А когда я высказала, еще и надулась на меня.

— Ганс?

— Вам лучше самому посмотреть, герр профессор.

Рано я расслабился, рассчитывая на лёгкий вечер и приятную кампанию за игрой в карты.

Постучал в дверь:

— Лена, открывай и показывай.

— Не буду, вы тоже отругаете.

— Я не представляю, что можно сделать с формой, чтобы я еще не видел. Выходи.

— Ладно, только сядьте.

— Здесь негде.

— В столовой сядьте. Я щас.

Не успел я вернуться, как напоролся на мутер, жаждущую праведного возмездия:

— Видел?! Что скажешь? Завтра последний день, а она без формы!

— Да в форме я! И мне так нравится!

Сесть я не успел, когда обернулся на срывающийся крик Лены.

Но лучше бы сел.

Вот теперь я видел всё.

Я рыдала в подушку, проклиная фрица за черствость и бездушность… За душевную черствость, вот.

Впервые он не рычал, не орал, не хрипел, так, что у меня все скручивало в животе от желания, а холодно сузил глаза, расправил манжеты и отчитал, после отправив в комнату и пообещав вычесть стоимость формы из жалованья.