Наконец вспыхнул. Обмотав его снизу мотузочкою[33], чтобы необжечься, Василь взял огарок в зубы и, сделав Леху знак следовать за ним,пополз по темному проходу. Сердце Леха колотилось в самом горле, кровь стучалав висках, колени и руки подкашивались. Сильнее духоты и усталости терзалимысли. Догадался ли Василь, нить какого предательства привела их к Явдошке?

Большого ума не надо, чтобы понять: никакой свадьбы ГрицГлавач гулять не собирался, Василя его именем просто заманили в ловушку! Но уЛеха язык не поворачивался высказать свои подозрения насчет Славка; и вместоэтого он спросил Главача, откуда ему ведом потайной ход.

Оказалось, что покойный муж Явдошки, Охрим, был при жизнизакадычным дружком Василя. Тогда Главач и в мыслях не держал любовных отношенийс бойкой молодицей; судьба свела их позже… И вот Охрим как-то раз поведал другутайну сего лаза. Гуляли слухи, что сам казак Мамай[34], вечно живой,неумирающий, вырыл его чуть ли не два века назад, когда здешние места кишелиразной вражьей нечистью. За достоверность сих слухов, понятно, Василь неручался, но десять лет назад им с Охримом довелось спастись здесь. Судя потому, как вросли доски в глинобитный пол Явдошкиной хаты, потайною дорогою стех давних пор не пользовались.

– А Явдошка? – встревоженно спросил Лех. – Ей про сей лазведомо?

Василь пожал плечами, отчего на низком своде заплясала,изломилась его причудливая тень.

– Борони Боже!.. Уповаю, что лишь про вход знала чертовабаба, а про выход как ей проведать? С ее-то телесами здесь и пол-аршина непроползти! Да и Охрим был на язык крепок, что твой кремень.

– Так оно… – пробормотал Лех, замечая, что голос Василяпочему-то звучит не больно уверенно. Но коли другой дороги к спасению все равноне было, им оставалось только надеяться на «пани удачу», как сказал Главач.

Василь, не прерывая медлительного cвоего продвижения и неповорачивая головы, проговорил наконец:

– Я первый выйду, а ты помешкай. Коли что не так, шумнутьпоспею.

И с этими словами он вдруг исчез из глаз Леха, канув в щель,ведущую уже на свет божий.

Оно, конечно, помешкать следовало бы… Но Лех не смогзаставить себя даже одно лишнее мгновение оставаться в опостылевшем подземелье.Он рванулся вперед и выскочил на волю почти следом за Василем.

От яркого света Лех на миг ослеп и замер, беспомощнопротянув руки вперед… Но вот огненные круги перед глазами разошлись, и онувидел, что стоит на небольшой, но весьма живописной площадке, поросшей густоювысокою травою, с западной стороны упирающейся в Днепр, с севера и востоказатененной густым кустарником, а с южной, за спиною Леха, загроможденной стеноюгранитных скал, покрытых мхом. И щель, из которой он только что вырвался,отыскал бы только сведущий глаз. Он и сам не смог бы вернуться в пещеру, дажеесли бы хотел!

Впрочем, хотеть-то он хотел, но… руки его уже оказалисьзаломлены, к горлу приставлено лезвие сабли, а у ног его был простертнедвижимый, с окровавленной головою Василь.

Да, здесь их поджидали, и, выходило, Охрим вовсе не был такуж крепок на язык, как думалось Василю!..

– Пугу-пугу!

Лех с трудом поднял голову. Василь тяжело, неровно дышитрядом. Коснулся его лба. Ладонь сразу стала влажной. Ох, так весь и пылает. Итихонько стонет во сне. Может быть, это он звал?

– Пугу-пугу!

– Козак с лугу! – шепнул Лех отзыв, хорошо знакомый всемзапорожцам, и взглянул вверх.

Высоко-высоко, словно в мире ином, светят две звезды стемно-синего ночного неба. Но вот их заслонила лохматая голова и сновапослышался шепот:

– Держи пообережней!

Лех, закусив губу от боли, выпрямился на затекших ногах,поднял руки. Прошло некоторое время, и в них опустилось что-то округлое,прохладное. Восхитительный аромат еды рассеял зловоние ямы.

На глаза навернулись слезы от голода и слабости. Лех неловкосмахнул их плечом, прижав к груди драгоценные «близнята» с едой – два горшка,связанные между собою.

Молоко! И каша, и хлеб!..

Судорога свела пустой желудок, и Лех припал к кринке смолоком. Чудилось, он мог бы всю жизнь от нее не отрываться, но голос наверхузаставил его опомниться:

– Поспеши, друже!

Сделав еще один глоток, Лех поднес кринку к губам Василя, итот бессознательно потянулся к ней. А последними каплями молока Лех освежилпылающее лицо друга; дыхание его сразу сделалось ровнее. Потом Лех вытряс кашуна тряпицу, в которую был завернут хлеб, положил все это в самый сухой и незагаженныйуголок ямы и негромко произнес, закинув голову:

– Тяни! Спаси тебя Бог!

Кринки, стукаясь боками, поползли ввысь и исчезли. Нонезнакомец не ушел. Он еще сильнее свесился в яму и гулко проговорил:

– Василь! Василь Главач! Твой брат поклон шлет, держатьсявелит! Подмога придет!..

– Когда же?! – крикнул было Лех.

Но наверху уже никого не было.

Лех привалился к стене, еле удерживаясь на дрожащих ногах. Имолоко, и надежда – это было уж слишком для него, измученного, ослабевшего,отчаявшегося после пяти дней, проведенных без пищи и почти без воды, рядом сбеспамятным Василем. Каждое мгновение к ним могла прийти смерть – на колу, нашибенице[35], на костре; в самом счастливом случае – от сабли, которая снесетголову с плеч.

А что еще ждет перед смертью?.. Ведь их не убили прямо вскалах или в пути только потому, что ляхи желали еще пуще натешить своикровожадные души издевательствами над запорожцами, попавшими в их руки, надВасилем Главачом, который, как гласила молва, «пан був добрый, хоч и богатозбыткив[36] робыв по свиту жидам тай ляхам». И хоть здесь, на польской земле, вприграничном бедном, затравленном сельце, их затолкали в ямину, Волгарьпонимал, что она не станет их вечною тюрьмою. Их ждет смерть даже болееужасная, чем от голода и жажды. Да и вся отчаявшаяся душа Леха содрогнулась:полно, правдиво ли сие известие о близком спасении? Из жалости принес тотчеловек еду. Не из жалости ли солгал он обреченным?