Его слова долетали до Леха словно бы из неимоверного далека.

Гриц Главач и молодой серб подхватили обессиленного Волгаря,понесли в хату, и последнее, что он видел, был донага раздетый хорунжий,которого мрачные селяне волокли к столбу посреди площади – столбу с воротом иокровавленным крюком.

Долго еще носились над селом его предсмертные вопли, ибочванливый лях, конечно же, не смог принять казнь с тою доблестью, как принял еезапорожский сотник Василь Главач.

Погиб, погиб Василь! Оставил другу месть в наследство.

Тогда Лех не знал и знать не мог, что дорога мести будеттакой дальней и приведет она его не куда-нибудь, а на крымские берега, подстены древней Кафы…

Все ближе Кафа! Тихо, без всплеска, опускаются в воду веслаи так же бесшумно взмывают. Даже люлек не запаливают казаки, чтоб, борони Боже,не заметил сторонний взгляд…

Все громче и громче рокот прибоя. С тяжелым скрежетомсгребает он гальку. От не остывшей еще земли пышет жаром; пряно, сладостнотянет от берега запахом ореховых листьев, туй, лавров, привяленным виноградом,цветущими олеандрами…

Нет, еще рано. Еще не совсем стемнело, не погрузились в сонэти дворцы, эти дома, сады.

– Суши весла! – звучит негромкая команда, и «чайки» замираютна воде.

Ночь мирно опускается на море, на берег. Над мутно-багровым,уже остывающим костром заката сгущается тьма. Призрачно и прекрасно золотится всиневе бледный новорожденный месяц; и высоко над ним мерцает крошечная, елевидимая, но чистая и светлая, будто нечаянная слезинка, звезда.

– Месяц молодой к удаче нам, – пробормотал кто-то изгребцов. – Загадай, чего хочешь: глядишь, сбудется.

Лех улыбнулся невесело. Сбудется ли?.. Уж сколько верстпрошел, проплыл Волгарь, чтобы исполнить последнюю волю своего сотника, а чегодостиг?

След Славка утерян; след Дарины зыбок, как эта зыбкаятропинка искр, что бежит по волнам к тоненькому месяцу. Где искать ее вогромной, сонной Кафе – один бог знает! Только смутные слухи ведут флотилию«чаек». Слухи и ненависть к крымчакам сжигает вековечная жажда отмщения запозор и неволю земляков и землячек, коих много томится тут по тюрьмам,каменоломням да гаремам. Ведь на то Сечь и существовала, чтобы бороться смусульманами: из века долг запорожца был выручать из неволи христиан. Сей долги вел казака Леха Волгаря от сельской площади, где принял мученическую смертьВасиль Главач, к самому Черному морю. Что станется дальше?..

* * *

Будто гром среди ясного неба, грянула в Старом Кодаке вестьо пленении Главача с Волгарем, и исчезновение Славка с Дариною озарилось новымсветом. Ни у кого не осталось сомнений, что сначала Вовк предал Василя, а потомпохитил его дочь!

У предателя-похитителя было шесть дней, чтобы скрыться,прежде чем полусотня на рысях вышла за ним в погоню. Когда в Кодак вернулсяВолгарь, вестей ни о беглеце, ни о Дарине, ни о преследователях еще непоступало.

Лех отставал от Славка уже на две недели. Не дав себе ни дняпередышки, сменив только лошадей, они с Миленко, который не пожелал покинутьдруга, поскакали в уманском направлении. Только через два дня явились вКаменку, небольшое сельцо на Днепре, верст на десять пониже Кодака. Явилиськазаки пеши, ибо лошадей их увели в степи… тарпаны.

В ту пору тарпаны, дикие кони, ходили по степи табунами вдобрых полсотни голов. Невелики ростом, большеголовы, остроухи, огненноглазы.Гривы и хвосты у них были куцые, а мышиного цвета шерсть более походила на мех.

Рождаться и умирать тарпанам суждено было свободными:приручить их оказывалось невозможно.

Дикие жеребцы и увели с собою двух молодых кобылок Леха иМиленко: те кинули хозяев, повинуясь зову бунтующей крови, и умчались в степь;дело в ту пору обычное.

Вот так и вышло, что молодые казаки оказались на берегуДнепра пешие, будто какие сиромахи.

Рассудив, Лех и Миленко решили, что пред ними лежат теперьдва пути.

Первый – брести назад, в Кодак, за конями, ведь Каменка наДнепре не то место, где казак может добыть себе справного ступака[38]. Здесьиспокон принят иной вид передвижения: водою, на плотах, которые несутся ссевера на юг Украйны, ведомые людьми особенными, отважными и рисковыми, ибо ниодин лоцман не знает, проживет ли он хоть минуту, если за это время ему надопройти один из девяти днепровских порогов. Путь через них самый опасный, затосамый скорый. И это был второй путь, которым могли последовать Лех и Миленко…Его-то они и выбрали в конце концов.

Здесь им повезло. Поутру отправлялся караван плотов, иказаки пришли к лоцману проситься взять их с собою.

Услышав их историю, смуглый красавец в синих шароварах,опоясанных зеленым поясом, согласился враз. На сей раз казаки былиединственными седоками на сем сплавном средстве, а вели караван плотов лоцман идесятка два плотовщиков.

Погода стояла самая подходящая: ведь через пороги пускаютсятолько при полной тишине и безветрии. Настала минута отправления. Десятка –таково было прозвище лоцмана – велел всем сесть по местам: «Щоб усе добросидало, а усе зло тикало»; затем все снова поднялись, обнажили головы,перекрестились – и Десятка подал плотовщикам знак браться за стерно[39].

Те выстроились по обе стороны стерна в две линии, однапротив другой, и начали двигать им то вправо, то влево; плот, раскачиваясь наводе, медленно шел вниз, по направлению к порогу.

– Скажи, добродию, – спросил Миленко, сидевший рядом сДесяткою, – страшно ли переплавляться через пороги?

– Страшно ли?.. – усмехнулся черноусый молодец, косяогненным глазом. – Так страшно, что всякий раз, когда я через них иду, так ихлеба не ем: два дня плыву – два дня почти и крошки во рту не бывает. Когдачарочку маленькую выпью, тогда и съем, а то и насильно не вобьешь в горлохлеба… А теперь – готовсь!

И он вперил взор вперед.

Чем ближе подходил плот к порогу, тем громче раздавался гулводы. Мгновение, и они очутились в самой сердцевине порога. Плот сильно качнуло,с быстротою молнии пронесло по всем четырем лавам, то есть уступам, и не успелЛех вспомнить, что первый порог носит название Кодацкий, как они уже пронеслисьдобрые четверть версты сего опасного пути и были далеко ниже его по течению.