С тою же наружною легкостью проскочили Сурской, Лоханский иЗвонецкий пороги.

Миленко радостно смеялся:

– Чего ж тут страшного?

– Не кажи гоп, – загадочно повел бровью Десятка, – покудаДид впереди!

– Дид? Кто ж таков?

– Кто-кто… Ненасытец – порог Ненасытецкий так у нас,лоцманов, кличут. Вот коли его Пекло пройдем, тогда и смеяться будем.

Вскоре сделался слышен рев Дида. При одном взгляде на ад,который кипел впереди, волосы на голове вставали дыбом!

Днепр, встретив несокрушимые препятствия в виде лав, скал,гряд и мысов, с непостижимою силою ударялся в разные стороны, бросался с одногокамня на другой, страшно волнуясь, вздымая ввысь огромные валы, разбиваясьвдребезги, разлетаясь потоками водяной пыли, выкручивая меж скал бездонныепучины и производя такой страшный вой и стон, что он поглощал собою всякийдругой звук: и крик птиц, и голос человека.

По приказу Десятки все посбрасывали с себя лишнюю одежду,сняли сапоги. Плотовщики начали прощаться друг с другом, читали молитвы, унекоторых слезы навернулись на глаза… Даже Леху с Миленко, очень смутнопредставлявшим, что им предстоит, сделалось не по себе, а уж плотовщикиготовились словно бы к неминучей гибели.

Один только лоцман Десятка выказывал полное внешнее спокойствие.Сбросив сапоги и сняв шапку, он остался босой, в подкатанных шароварах, всорочке, распахнутой на могучей груди. Он стоял впереди всех, закинув голову, имолча, одними только движениями правой руки показывал ход столпившимся у стернаплотовщикам.

Бревна, гонимые бурным движением воды, мчались прямо насередину порога.

Плечи Десятки окаменели. Он будто и не слышал страшныхстонов грозного Дида. Взор его был устремлен в пучину, и Леху, глядевшему тудаже, почудилось, что бешенство потока чарует его, подчиняет своей неодолимойвласти…

Невероятным усилием Лех заставил себя оторвать взгляд откипящей бездны, вскинул голову и на вершине Корабля, огромной скалы, торчащейсреди порога, увидел великана орла, равнодушно взирающего на горстку смельчаков,летящих, казалось, навстречу смерти.

Но вот плот миновал Корабль и очутился у самого страшногоместа Ненасытца, его сердцевины – Пекла. Раздался ужасный треск, и плот, как бысхваченный железными когтями целого воинства демонов, начал погружаться в воду.Она достигала щиколоток, коленей, пояса…

Сердце Леха сперва страшно застучало, а потом как бы совсемзамерло: казалось, что его схватил кто-то в стальные тиски и безжалостновырывает из груди.

«Господи! Прости мою душу, отпусти ей тяжкие грехи!..»

Он не успел довершить сей покаянной мысли, когда плот вдругрезко накренился… Бревна как бы разъехались под ногами, стали торчком… ИМиленко, оказавшийся близко к краю плота, покачнулся и исчез в вихре волн.

В ту же секунду Лех кинулся следом.

Он не успел ни подумать, ни почувствовать чего-то, дажеиспугаться не успел – просто бросился в пучину, и это оказалось для него так жепросто и необходимо, как подать руку упавшему, чтобы помочь тому подняться.

Водоворот выбросил его на поверхность почти тотчас, и онувидел неподалеку черную голову Миленко, а позади – стремительно надвигающиесятяжелые бревна плота.

Ни в тот миг, ни потом не мог Лех понять, какая сила их,упавших вправо от плота, выволокла поперек его пути, да с такою немыслимойскоростью! Воистину, Пекло – оно и есть пекло! И то, что в нем творится,обычными природными законами объяснить невозможно… Единственное, что четкоосознавал Лех, было: сейчас их головы будут снесены страшным ударом!

Искаженное лицо Десятки, который уже никак не мог без рискавыбросить плот на камни, чтобы не разбиться, заворотить его, было уже нарасстоянии вытянутой руки от Леха, когда тот нечеловеческим рывком настигпотерявшего силы Миленко и увлек его на дно.

В тот же миг не выше, чем в каком-то аршине, пронеслись надними смертоносные бревна. И когда Лех уже чувствовал, что вот-вот задохнется,необоримая мощь нового витка водоворота вытолкнула их с Миленко на поверхность.Глотнув воздуха, задыхаясь от рвущего грудь кашля, вцепившись в бесчувственноетело товарища, Лех ощутил плавную, послушную волну и, оборотясь, увидел однилишь пенистые пузырьки от взволнованной на пороге воды; страшный, но ужедальний рев Ненасытца показался Леху ревом разъяренного чудовища, стонавшегопри виде жертвы, вырвавшейся из его алчной пасти.

Отправляясь дорогой мести за Василя и Дарину, Лех надеялсясократить ее, пустившись стремглав по Днепровским порогам; однако человекпредполагает, а Господь располагает; и расположил он так, чтобы путь Волгарязамедлился непоправимо… Или чтобы он сам решил, что все потеряно, когда сидел уизголовья Миленко, исполняя обязанности брата милосердия.

Когда Лех вытащил молодого сербиянина на берег, то не всилах был даже радоваться спасению, ибо товарищ его был без памяти, бледен инедвижим. И пребывал он в таком угрожающем состоянии несколько дней. Лех ходилза ним с терпеливою заботливостью, удивившей даже и его самого.

В том одиночестве, в котором Алексей внезапно оказалсявновь, ему необходимо было сохранить рядом хотя бы одного близкого человека, надружбу, уважение и восхищение которого он мог полагаться. Только теперь оноценил, сколь много, оказывается, значила для него в свое время безусловная,слепая преданность Николки Бутурлина. Ведь после трагического венчания слишкомтяжек был груз вины, навалившийся на беспечные плечи молодого Измайлова, чтобывынести этот груз в одиночку. А теперь, после страшной погибели Василя,ставшего для Леха и другом, и братом, и отцом, тяжесть налегла на него вновь.Здесь было все: и осознание глупости и беспечности своей, и вина – хотя, видитБог, его вины в том не было! – что именно Василь, а не он сделался первоюжертвою ляхов. Но пущей тяжестью стало для него завещание Василя! Нет, чтобыотомстить Славку, Лех без раздумий жизнь положил бы, но женитьба на Дарине… Ужслишком напоминала она Алексею Лисоньку, чтобы долго глядеть на нее по-мужски,с вожделением. Хватит ему этих сестринских привязанностей! И Миленко был нуженЛеху еще и для того, чтобы побуждать идти до конца туда, куда его направилипоследние слова Василя. Лех мечтал о выздоровлении Миленко как о спасении длясобственной мятущейся души.

Однако он был еще слишком молод, а потому не успел убедитьсяна собственном опыте в истинности того, что пути Господни неисповедимы. Ислучай к сему не замедлил представиться.