встал ногами на толстый сук. Сделал пять шагов, держась за ветки. Дальше пришлось идти уже без такой страховки. Клавдий вдруг вспомнил Адама — как тот шел по гребню крыши, балансируя как канатоходец. Пацан смог, а я что же…

Клавдий выпустил из рук смолистую ветку сосны и… раскинул руки в стороны. Двинулся по толстому суку…

— Ты что творишь? — прошипел Макар снизу. — Клава! Не дури! Разобьешься!!

Сук под ногами Клавдия затрещал и пошел вниз. Тяжесть могла обрушить его в любую минуту. Клавдий почти бегом преодолел оставшееся расстояние, сгруппировался и… прыгнул. Зацепился за забор, поранил себе руки о натыканное на верхотуре стекло. И как акробат перекинул свое тело на другую сторону ограды — спрыгнул на участок.

Однако не очень удачно. В прыжке он задел ногой старую ржавую бочку, стоявшую под деревьями, и она опрокинулась, покатилась, ударилась о ствол. Клавдий упал на бок.

И в этот момент дверь дома с грохотом распахнулась и на пороге возник невысокий плешивый мужик в спортивном костюме «адидас» с помповым ружьем в руках. Он вскинул ружье, даже не целясь, и…

Грохнул выстрел!

Пуля — помпа оказалась переделанным боевым самострелом! — пробила ржавую бочку в каких-то пяти сантиметрах от головы Клавдия Мамонтова. Тот перекатился на живот, пытаясь извлечь из кармана бронежилета пистолет, но тот застрял.

А мужик в «адидасе» — Костян Крымский — снова вскинул свой помповый самопал и начал палить кучно и яростно. Пули просвистели над головой Клавдия, поразили ствол дерева, за которое он хотел спрятаться, снова перекатываясь на другой бок. Невозможно было не то что встать на ноги под таким огнем — он не мог поднять головы, не мог достать табельное оружие.

Со стороны забора послышались глухие удары — полковник Гущин и Макар пытались высадить ворота. Затем Клавдий услышал звук мотора — наверняка это Макар решил выбить ворота своим внедорожником.

— Нет! — заорал ему Клавдий Мамонтов. — У Крымского карабин!

Костян Крымский повернулся — у него еще оставались патроны — и выстрелил в сторону ворот. Они вылетели, выбитые бампером внедорожника, — за рулем его, конечно же, был отчаянный Макар!

Выстрел!

Внедорожник вильнул в сторону и остановился.

Клавдий Мамонтов… похолодел, он в тот миг решил, что Макар убит…

Не думая о себе, он вскочил на ноги и…

Выхватил из гнезда в чехле бронежилета светошумовую гранату, запустил ее в сторону Костяна Крымского.

Взрыв! Вспышка! В доме выбило стекла в окнах.

Сквозь едкий дым Клавдий увидел, что оглушенный Крымский швырнул в сторону помповый самопал, где кончились патроны, и… шатаясь, тряся головой, сверзился с крыльца, упал на колени и ползком, ползком, на карачках скрылся за углом дома.

А из внедорожника, открыв дверь, вывалился на траву Макар.

— Я чуть не оглох! Клава! — заорал он.

— Не ранен?

— Нет!

— А наш где?

— Мы разделились — он сам через забор полез тебе на помощь, приказал мне сначала тачку к забору подогнать и на нее забрался, оттуда на забор. Да вон он!

Клавдий Мамонтов узрел полковника — в углу участка, на заборе. Он, как на грех, зацепился карманом сумки бронежилета за ржавый гвоздь и никак, ну никак не мог отцепиться! Он сучил ногами, судорожно расстегивал, рвал липучки бронежилета, пытаясь высвободиться из него!

Зрелище было настолько нелепое и комичное, что…

— Макар, помоги ему! Я за Крымским! Сам его возьму! — крикнул Клавдий Мамонтов.

Он достал пистолет, проверил обойму и ринулся за дом.

Плодовый сад… дорожка… калитка задняя распахнута…

Он рванул к калитке…

Миновал участок и…

То, что он увидел, напомнило ему любимую историю из детства — «Собака Баскервилей».

Прямо за домом расстилалось торфяное болото — ярко-зеленая майская трава покрывала его словно английскую лужайку. Однако лужайку усеивали кочки с осокой и хилые деревца — березки, березки…

С кочки на кочку неловко с опаской перепрыгивал Костян Крымский — словно гигантский кузнечик в «адидасе» с лампасами.

Клавдий Мамонтов прицелился и выстрелил.

Куда метил, туда и попал сразу — Крымскому в колено.

— Ай-яйй, сука, мент!! — заорал тот и рухнул с кочки прямо в трясину.

Провалился сразу по пояс. Рванулся, пытаясь выбраться на кочку, визжа от боли в раненой ноге.

Но торфяное болото — древний бог здешних лесов — требовало жертв.

Костян Крымский снова провалился в топь — уже по самые плечи.

— Тону! Сука, мент! Я ж тону! Погибаю!

Клавдий Мамонтов в два прыжка достиг кромки болота. Кочки… но с кочки тонущего в трясине не достать без страховки. Он огляделся по сторонам. Ударил ногой в ботинке по стволу молодой березки, переломил ее у корней. Схватил ствол, прыгнул на кочку, дальше на еще одну, приближаясь к барахтающемуся в тине Крымскому.

Бросил в топь ствол березки, держа ее с другого конца.

— Хватайся за ветки!

Крымский судорожно ухватился, потянул и…

Сила, умноженная страхом смерти, в его тщедушном теле была такова, что он резко дернул ствол на себя, и Клавдий Мамонтов сорвался с кочки и сам сразу ушел по бедра в трясину.

Они оба увязли в торфяном болоте.

Клавдий Мамонтов ощущал, что ноги его не могут нащупать дна, а ведь он был в каких-то пяти метрах от сухого берега!

— Мент! Я тонууу! — Костян Крымский с головой ушел в трясину.

Клавдий Мамонтов рванулся, потянул за ствол березы, перехватывая его руками, и выволок Крымского из топи, но сам… сам он ушел в тину по грудь.

Но тут, к счастью, прибежали, наконец, Макар с полковником Гущиным — замешкались, как оказалось, потому, что Гущин, отцепившись от гвоздя, сразу приказал найти в багажнике буксировочный трос, предполагая, что он может понадобиться. Пока искали… Пока бежали через участок…

Полковник Гущин обмотал трос вокруг туловища, крепко ухватился за конец, Макар, перепрыгивая по кочкам, достиг Клавдия, обмотал тросом и его. Они вдвоем с Гущиным начали тянуть Клавдия из болота. А Мамонтов орал Крымскому, чтобы тот не отпускал ветки березы.

Гущин и Макар выволокли на сушу их обоих. Клавдий Мамонтов, облепленный тиной как водяной, повернулся на спину и смотрел на вечернее майское небо у себя над головой. Он понял, что ненавидит торфяные болота…

Покрытый тиной и ряской с головы до ног, Костян Крымский блевал тухлой болотной водой — его выворачивало наизнанку. Из его раны на ноге текла кровь.

Полковник Гущин без всякой жалости ногой опрокинул его, раненого, обессиленного, на спину, наступил ботинком на грудь и направил пистолет ему в голову.

— Или расскажешь мне сейчас… быстро… правду, как ты убивал женщин в Чугуногорске