и в Бронницах, — молвил он, задыхаясь от бега, подавляя рвущийся из легких кашель. — Или я тебя назад в болото, на дно, Костян… Прямо сейчас. Здесь. Я и так знаю, что это ты их убил обеих. Отомстил за брата Маркиза. Мне твое признание в двойном убийстве нужно лишь для проформы. Итак?

Глава 28

Допрос

— Кого еще я убил?! Каких баб? Ой, мент, сука! Я ж кровью истеку! Без ноги останусь!! Ногу мне отрежут, ампутируют!! — поперхнувшись рвотой, завыл Костян Крымский, словно волк, попавший в капкан.

— Не ноги, жизни лишишься. В болоте похороню, если правду мне здесь не скажешь. Давай колись, как убивал их обеих — сестру шаманки, любовницы твоего братца, и ее саму, как мстил им за его убийство! — Полковник Гущин рванул мокрую спортивную куртку воющего от боли Крымского, одновременно и приподнимая его, и продолжая ногой давить ему в пах.

Лицо Крымского изменилось. На нем отразились боль, ярость и… тупое недоумение.

— Максимка… Маркиз… того? Убит?!

— А то ты не знаешь. А то ты не сам с его убийцами посчитался! — Гущин отпустил его куртку, и Костян Крымский шлепнулся на спину.

Облепленный тиной Клавдий Мамонтов поднялся с земли и достал из кармана бронежилета перевязочный медпакет (он всегда брал такие вещи с собой на задержание). К счастью, перевязка в оболочке не промокла.

— Я тебя перевяжу, скажи нам правду, — обещал он, вытирая тыльной стороной ладони болотную грязь с лица.

— Максимку пришили? Когда? Кто это сделал? — Крымский уставился на него потрясенно. Играл ли он роль в тот момент?

— Полтора месяца как его нет на белом свете. — Полковник Гущин выпрямился, чуть отступил от Костяна, перестав прижимать его к земле. — Скажешь нам — ты даже братца не хватился? Ни звонков от него, ни встреч в бане твоей лесной?

— Да я думал, он от меня скрывается где-то, на дно залег! Деру дал — страна-то большая. Он бабла у меня занял, нахватал сверх меры, а отдавать нет его! Ой, мент, сука, да перевяжи мне ногу!! От боли подыхаю!

Клавдий Мамонтов опустился на колени возле него. Макар сам достал из другого кармана его бронежилета пузырек с антисептиком и вылил ему на руки, смывая болотную тину, после чего Мамонтов приступил к перевязке уголовника.

— Не дергайся, я тебя перевяжу, отвезу в больницу. Говори нам правду здесь, — вещал он. — А не хочешь — как хочешь, вон оно болото, я тебя назад в топь брошу. И никто не узнает.

— Ты… ты не смей… руки прочь от меня… Мент, сука… я ж чуть не утоп… да чего вам надо-то? Максимку пришили… кто? Кто это сотворил?! — Крымский уже истерически орал, как делал в тюрьме, впечатляя сокамерников.

— Колись, как убивал сестер Лаврентьевых! — полковник Гущин приставил пистолет к его виску.

Крымский на миг зажмурился. Однако прошипел злобно:

— Каких еще сестер Лаврентьевых?

— Евгению, шаманку, что алкашей лечит, сожительницу Маркиза твоего, и ее сестру Анну.

— Я не знаю никакой Анны. А ту вторую бабу, шаманку, ведьму… с которой Максимка жил… Я ее тоже в глаза не видел, он мне про нее только рассказывал. Никого я не убивал! Я не знал, что Максимка убит, — думал, он от меня, подонок, ховается. Он у меня бабло занял, хотел раскрутиться с тачками, с сервисом. Просил меня, умолял по-родственному. Сулил половину доходов, а сам все спустил, в карты проиграл, нахватал долгов. А у меня у самого долги, кредиторы такие, что хоть в петлю… чечены мои кредиторы, ясно вам? Я брату по-хорошему сказал: «Отдай бабло». А он взял и исчез… Как сквозь землю провалился. И на звонки мои перестал отвечать!

— И ты даже не стал его разыскивать? Ты, с твоими связями у воров? — насмешливо спросил его полковник Гущин.

— Да мне самому до себя было — чечены кредиторы! Ты, мент, знаешь, что это значит? Я им баню, дело свое, бизнес отдал фактически даром в счет долга. Там такие проценты каждый день набегают, они мне счетчик включили, падлы…

— Продал свой банный комплекс? — Гущин явно ему не верил.

— Не продал, отдал! Хорошо, эта халупа у меня еще осталась. Хозяева в ковид сдохли прямо в доме! Дом чумным считается. Я его купил по дешевке. Но и дом отдам скоро им, чеченам… А Маркизка, сука, меня в такой момент кинул с баблом… Братец родной! Да я его сам бы удавил, своими руками… ублюдок жадный, мало я в молодости от него пострадал, сел ведь из-за него и из-за мамаши-жмотки… А то ты не знаешь, мент, мою историю, ты все знаешь… Ой, больно… мент, сука, ты перевязываешь меня или дальше калечишь?!

Крымский выл и орал, дрыгал здоровой ногой, пока Клавдий Мамонтов затягивал жгут на его ноге и накладывал перевязку.

— Никого я не убивал! — орал Крымский все громче.

— Только меня сейчас хотел прикончить. Из пушки палил, — хмыкнул Клавдий Мамонтов.

— Да я тебя, мент, за могильщика принял! Думал, чечены мне могильщика наняли, ну, киллера… заказали меня, терпение у них лопнуло ждать, когда я бабло верну. Гляжу из окна — с дерева кто-то на забор сиганул как пантера… сука ловкая… Думал, отобьюсь и скроюсь… В бега подамся.

— Не скрылся, — отрезал полковник Гущин. — Хватит истерить. Отвечай на мои вопросы. Когда видел брата Максима в последний раз?

— Когда видел… давно, зимой… а в конце марта я ему позвонил — деньги, мол, гони. А он вилять начал как сучий хвост: «Нет у меня, Костя…» На жизнь жаловался, прибеднялся.

— Что он тебе говорил?

— Что денег у него ни копейки. Он все, что у меня занял, в карты спустил. Он игрок! Ведь до того прежде дошел, что… жрать было ему не на что, не то что запчасти или тачки подержанные толкать. Он в курьеры подался тогда.

— Врешь, он в марте в Бронницах жил в доме у Евгении Лаврентьевой, — оборвал его полковник Гущин.

— Да то намного раньше было! Он ведь с бабой своей, ведьмой, и познакомился, когда курьером ей барахло домой привез из интернет-магазина. Сказал мне — я к ней в дверь, а она на меня глазами черными зыркнула, сразу пузырь водки поставила, стакан мне налила и руку мне в штаны, лапать меня стала, угощая. А потом сама в спальню меня, пьяного, затащила. Мол, соблазнила она его, у себя оставила дома — чтоб имел ее, трахал. А Максику что? Он и раньше таким делом не брезговал —