Как и большинство сколотивших несметные состояния своими усилиями, рассматривает свой триллион не как личные деньги, а как полученные от общества для дальнейшего распоряжения на пользу стране и человечеству. Как их вложить – виднее не митингующим на улицах и площадях, а всё-таки тем, кто сумел сосредоточить в своих руках такие суммы.

– Сколько? – спросил он в лоб.

– Всего три-четыре миллиарда, – ответил я тоже без преамбул. – Один корпус здесь, ещё два хорошо бы в Ярославле и Самаре. Зато массовый выпуск специализированных чипов оставит конкурентов далеко позади. И догнать тебя будет непросто.

Он несколько мгновений пристально всматривался в меня.

– Давно не встречались вживую, верно? А какая компашка была… Но ты перетянул её к себе?..

– Какое там, – ответил я. – Сам знаешь, кто чем дышал.

Он вздохнул.

– Да, конечно… Четыре перечислю тремя траншами, хорошо?.. У тебя чутьё, ты опередишь конкурентов.

– Это у тебя чутьё, – возразил я. – А у меня расчёт.

Он улыбнулся, на заднем плане секретарь или референт зашёл справа и положил на стол бумаги, а в руку шефа сунул ручку с золотым пером.

Мацанюк кивнул мне, экран погас.

Я некоторое время сидел, не двигаясь, сердце начинает стучать чаще. Этот короткий разговор тоже слегка изменит мир. А то и не слегка. Массовый выпуск чипов четвёртого поколения для нейролинка уничтожит старое общество, начисто уничтожит, а затем… а затем, как в нашей старой песне, «…ну а затем, мы наш, мы новый мир построим…».

Хотя никто не знает, каким он будет. Дальше только вера. Одни верят во взлёт, другие в падение до самого ада.

Всё-таки, как ни крути, человеческое общество создалось благодаря возможности прятать что-то от других особей. Нашими усилиями эта стена с грохотом рухнет и обратится в песок под ногами.

И настанет новый страшный мир огромных возможностей, вызовов и свершений, но цена малейшей ошибки станет неизмеримо выше.

На экране появилась заставка с красной рамкой, что значит кто-то из близких плюс неотложное, затем пейзаж Курил исчез, уступая крупному лицу Кота Баюна, нашего весельчака из старой студенческой компашки.

Мацанюк как в воду смотрел, только её вспомнили, как один из них тут как тут.

Кот Баюн, как говорится, краше в гроб кладут, исхудавший до крайности, с жёлтой обтягивающей кости кожей, глаза ввалились, а когда заговорил, я видел с каким трудом заставляет губы шевелиться:

– Врач сказал, мне осталось не больше недели… От силы две.

– Но ты ещё говоришь, – сказал я торопливо. – Значит, до мозга не поднялось, туда путь долгий и трудный. Природа его защищает изо всех сил…

Он прошептал:

– Сердце не качает кровь… Всё на аппаратуре, но капилляры схлопываются…

– Понял, – сказал я. – Что могу сказать?.. Если пробовать сейчас, шанс куда меньше, чем даже пятьдесят на пятьдесят!

– Артём, – шепнул он. – Мне и один шанс из миллиона… Через неделю меня не будет…

– Понял, – повторил я, – тогда завтра-послезавтра, хорошо! Но если бы сперва на мышках, потом на свиньях, у тебя шансов было бы побольше.

Лицо его чуть изменилось, я понял, что пытался улыбнуться, но лицевые мускулы отказываются повиноваться.

– Крепись, – повторил я. – Завтра… а то и сегодня тебя перевезём к нам.

Он посмотрел с благодарностью, а я было стыдливо отвёл взгляд, но вздохнул и заставил себя смотреть прямо и честно. Он абсолютно прав, если по логике, но то, что называем нравственностью и ещё тысячью других неподдающихся объяснению слов, громко кричит во мне, что нельзя рисковать жизнью человека. Даже своей нельзя, а чужой так и вовсе тягчайшее преступление. Как по этике, так и по Уголовному кодексу.

Но эти понятия хоть и кажутся верными, но они для мелкой повседневной жизни. А когда играешь по-крупному, там ставки другие.

Экран отключился, это Баюн отрубил связь мысленным усилием, стыдится, что вижу его таким, но я сам чувствовал стыд, что я вот здоровый как слон, а он, хоть и был тогда здоровее меня, подхватил эту заразу, что не отцепится, пока не убьёт.

Надо бы, конечно, сперва на мышках, но, если следовать этой строго прописанной процедуре, он точно не доживёт до нужного дня, так что да, нравственные законы выше юридической путаницы, а юриспруденция лишь толкование, разжёвывание для туго соображающих.

Бронник сказал настойчиво:

– Артём Артёмович, есть очень веское мнение, что следующим испытуемым должна быть женщина.

На экране он выглядит старше и значительнее, какие-то эффекты настройки, я поинтересовался почтительно:

– Почему? Политкорректность?

Он двинул плечами.

– Возможно. Но наша страна не так ещё погрязла. Скорее, хотят усилить своих людей для каких-то шпионских дел.

– А-а, – сказал я, – мнение силовиков?

– Мнение тех, – уточнил он, – кто оплачивает вашу работу. Но, думаю, вообще-то правы. У женщин несколько другая физиология и чуточку иначе устроен мозг. Артём Артёмович, это дельная мысль.

Я пробормотал:

– Надо обдумать.

Он покачал головой.

– Некогда. Уже просмотрены медицинские карточки всех ваших сотрудников… ну, это затем, чтобы не выносить эксперимент за пределы стен института. Наиболее идеальное здоровье у Натальи Насибовой.

Я спросил с сомнением:

– Киноактриса? Да, она в списке кандидатов, но… зачем ей это? Фотомодель, сессии, разъезды по странам…

– Это не наше дело, – обронил он. – Возможно, она ещё в чьём-то списке? А что фотомодель и часто бывает на раутах… это самое то для силовиков. Второй чип, который готовили для вас как запасной, внедрите ей, она прибудет по первому же слову. Думаю, и она будет счастлива…

– Да ну, – сказал я, сильно усомнившись, – это тяжёлая для психики штука.

Он улыбнулся.

– Но с вами же всё в порядке? Не собираетесь ещё покончить жизнь самоубийством? Или уйти в буддизм?.. А женщины в этом покрепче нас. Успеха!

Экран погас, я некоторое время сидел, слегка отяжелев, потом вызвал к себе Фауста и Анатолия, пересказал, у обоих вытянулись лица. Похоже, у них тоже ощущение, что мы в открытом поле, а нас настигла тяжёлая грозовая туча с молниями и градом.

– И что будете делать? – спросил Фауст.

– Всё будем, – уточнил я, – что решили. Это так, мелочь, вживим чип и забудем. У нас есть кое-что и выше правоты. И это на нашей стороне.

За ночь словно стены института пропитались чем-то возбуждающим, все двигаются быстрее, говорят коротко и тут же убегают, голоса звучат нервно и взвинченно.