– У него её нет.

– Я имею в виду родителей… Тоже нет?.. Тогда всё проще. Главное, чтобы этики не пронюхали и не начали копать. То-то радостного визгу будет!

Его лицо из скорбного стало злым и серьёзным.

– Да, этот Константинопольский шанса не упустит. Цепкий, как энцефалитный клещ. Может добиться, что наш институт вообще закроют!.. А нас по лагерям валить лес для повышения этики и нравственности.

– Ну, до этого не дойдёт. Хотя если работы остановят, то всё равно жизнь кончена, в самом деле можно в лес.

Вечером, когда добрался до квартиры, Ежевика там уже хозяйничает на кухне, ко мне повернулась со сковородкой в руках, но смотрит с открытым ртом, как воронёнок в ожидании вкусного червячка.

– Говорят, – спросила она тревожным шёпотом, – ты хочешь быть следующим?

Я ответил с неудовольствием:

– Вообще-то я и должен был быть первым. Раз у нас нет времени на поэтапные опыты с мышами, свинками и приматами, то первым должен тот, кто отвечает… если следовать этическим принципам Средневековья.

Она взглянула с ещё большим изумлением.

– Этическим?

Я двинул плечами.

– То, что не разглагольствуем насчёт этики на каждом шагу, не значит, что не следуем. Скорее, наоборот. Для многих этика просто завеса для махинаций и жульничества.

У неё вырвалось:

– Константинопольский не такой!

Я даже отступил на шажок.

– А он при чём? Я в целом в общем. Верю, что так говорит и думает вполне искренне. Но быть искренним не значит быть правым. Ладно, чипирование покажет, кто где срал.

Она повернулась со сковородкой в руках, глаза заблестели торжеством.

– Ага!.. А вот Анатолий вчера говорил в курилке, что тебе ввиду должности положено чипирование с полным доступом для черепных коробок всех сотрудников… и не только их. Да и ты будешь открыт даже нам всем…

Я нахмурился.

– Вообще-то я тоже слышал, как он это утверждает…

– Ну вот!..

Я покачал головой.

– Странно, почему так настойчив.

Она сказала обвиняющим тоном:

– Твои друзья желают тебе добра!

– Анатолий, – проговорил я осторожно, – никогда не был моим близким другом. Хотя и учились вместе, и в одних студенческих компашках тусили, но как-то не срослось. Хотя он тогда не был так настойчив, а вот теперь, когда в моей жизни появилась ты…

Она в изумлении вскинула брови.

– Ты чего? Считаешь, я как-то вовлечена?

Я ответил медленно:

– Не знаю.

– Да ты чего!

Я прямо заглянул ей в глаза.

– Ты с ним бывала?

Ежевика в изумлении отшатнулась.

– Да что с тобой? Когда тебя такая мелочь интересовала?.. Ладно-ладно, успокойся. Я вязалась с многими твоими друзьями, но с Анатолием, как ни странно, ни разу.

Я не отводил от неё внимательного взгляда.

– Странно, почему?

Она пожала плечами.

– Не знаю. На вечеринках всегда с кем-то да повяжешься, это почти правило для хорошего вечера. Но с ним в самом деле… Постой-постой, это же он не хотел! Да-да, теперь вспоминаю… Мы общались, пили, танцевали, снова общались, он вполне мог меня уложить и поиметь во все щели, но почему-то не стал…

Она прикусила губу, нахмурилась, явно припоминая подробности. Я видел в её взгляде недоумение, не врёт, вообще всегда предельно откровенна, вязалась достаточно часто и со многими, не скрывает, да теперь это уже никто не скрывает, но чтоб кто-то отказался её трахнуть по своей воле, явно бывало нечасто. Если вообще такое случалось.

– Тогда за этим что-то, – произнёс я медленно. – Тогда это не совпадение…

– Что? Ты о чём?

– Возможно, – пояснил я, – ты нравишься ему больше, чем самочка, которой можно вдуть и тут же о ней забыть.

Возможно, мелькнула успокаивающая мысль, собака зарыта где-то здесь. Или он посовокуплялся с Ежевикой каким-то особо грязным способом, хотя теперь грязных нет, всё позволено, потому и хотел бы, чтобы я увидел это в её воспоминаниях во всех красках.

Да, возможно, это кольнуло бы самолюбие, даже позлился с полчаса, но секс на стороне не повод для ссоры, а теперь оказывается, даже простейшей вязки не было, так что в его настойчивости что-то другое.

Может, мелькнула мысль, я слишком подозрителен, вижу то, чего нет? Но тогда что?

А если имеет в виду не её, а меня?.. Вдруг в моей памяти хранится слишком много грязного белья, которое покажется Ежевике отвратительным настолько, что порвёт со мной?

Да, у каждого человека накапливается всяких стыдных поступков немало, но… насколько?.. Многое из того, из-за чего раньше стрелялись, вешались и бросались под поезда, сейчас вызывает лишь усмешку.

В ожидании близкой и неизбежной открытости по миру прошла беспрецедентная акция с камингаутом, когда гомосексуалисты без всякого чтения мыслей признавались в своих порочных наклонностях, и те сразу становились уже не порочными, а так, милыми шалостями, были упразднены статьи за зоофилию, даже за педофилию перестали карать и бросать в тюрьмы, ревность объявлена мерзким пережитком тёмных времён, и теперь замужние мужчины и женщины легко и без смущения вступают в интимные отношения на стороне.

Остался последний шаг. В поступках признались, осталось только раскрыть подспудные мысли. Но это очень-очень трудный шаг, потому что самые мерзкие бездны у нас там, в глубине, которые мы не раскрываем даже себе.

Гм, ладно, весна покажет, кто где…

После полудня на вспомогательном экране появилось лицо Уткина, выглядит встревоженным, сказал быстро:

– Шеф, там приехал этот… главный гад, который по этике! Ходит по этажам!

Я ощутил тревожный укол, спросил сдавленным голосом:

– Разве у нас не по пропускам?

Он поднял указательный палец вверх и сделал им кругообразные движения, словно перемешивал галактики.

– Этики получают влияния всё больше, шеф. Состыковались с алармистами, в прошлом луддитами, лезут и давят со всех сторон. Сказано, демократы!.. Даже либералы, прости за матерное слово. Как-то добился доступа. Их лоббисты и в правительстве.

– Доступ в здание, – напомнил я, – ещё не доступ к нашим работам. Он сказал, чего хочет? Или ждёт встречи со мной?

Он помотал головой.

– Говорит, просто нравится бывать в коллективах, от которых зависит будущее. Да и долг, дескать. Его работа – нравственный климат!

Я сказал рассерженно:

– Под изъяны в нравственном климате подверстать можно всё. Это не математика!.. Ладно, пусть ходит, раз запретить у нас нет повода. Но ребятам быть настороже.