Грабителем, посеявшим в округе страх, оказался пятидесятидвухлетний житель города Томска, нигде не работающий и трижды судимый гражданин Сушков Иван Алексеевич. По какой причине он получил кличку «дядя Леша», в документах указано не было. Но человек этот числился опасным, на его счету было несколько доказанных эпизодов с ограблениями, в том числе и повлекшими человеческие жертвы.

— Грабитель и убийца. Мы еще легко отделались. Никто всерьез не пострадал.

— Не говори гоп, пока не перепрыгнешь. Преступник еще не пойман. Шатается по округе, как медведь-шатун. Такой же опасный зверь.

— Интересно, а что гражданин из Томска делает у нас? Что ему дома не сидится?

— Может, наказание где-то в наших краях отбывал?

Выяснили. Освободился Сушков всего неделю назад. Но произошло это в Магаданской области.

— Ничего себе! Ближний путь! Из Магадана и к нам! Родной Томск и то поближе будет.

— Что-то его сюда влекло. И очень сильно.

— И что же?

— Может, этот Вячеслав? Неспроста же Сушков так рвался в Бобровку.

С этой целью был призван житель Бобровки — Вячеслав Михайлович Астафьев. Ему предъявили фотографию, потом портрет, потом дали жизнеописание гражданина Сушкова, но Астафьев от такого знакомства открестился обеими руками.

— Что вы! И знать не знаю, и ведать не ведаю, что это за персонаж такой по мою душу выискался? Уверены, что ко мне шел?

Нет, такой уверенности у полицейских не имелось. Ведь и Костик говорил, что дядя Леша не признал в полученном описании своего знакомого и сказал, что ему нужен другой Слава. А какой такой другой? Из более или менее постоянно обитающих в Бобровке жителей Вячеславов больше не имелось.

— А что, если пошуровать среди знакомых этого Сушкова? Может, среди них Слава найдется?

— Где же их найдешь, этих знакомых?

— Жена у Сушкова имеется?

— Нет. Официально не женат и женат никогда не был.

— Дети?

— Не числится таковых.

— Другие родственники есть?

— Если и есть, то о них ничего не известно.

Одинокий волк, никому не нужный и никем не привечаемый.

— Подельники у него, в конце концов, есть?

Вот подельников у гражданина Сушкова имелось предостаточно. С них и было решено начать завтрашнее расследование, потому что большая их часть проживала в городе Томске, куда и был сделан соответствующий запрос. Ответ должен был прийти только завтра. А на сегодня все отделение полиции решило, что с них достаточно. Сотрудники чувствовали, что буквально валятся с ног.

Такой объем работы был непривычен для их тихой местности, где преступления случались один, от силы два раза в год, да и то случались на почве бытовых ссор, имели массу свидетелей и потому расследовались по горячим следам, или же, что случалось чаще всего, и вовсе имела место явка с повинной, когда вчерашний преступник, протрезвев, наутро осознавал содеянное, ужасался и спешил с покаянием в родную полицию, с радостью принимая заслуженное наказание.

Но не таков был нынешний подозреваемый. Гражданин Сушков был не из тех, кто торопится с раскаянием. Чтобы заставить его раскаяться, сперва нужно было этого типа еще поймать.

На другое утро Костик проснулся с ощущением чего-то крайне важного, что не успел еще сделать. Он стал думать, но мысли слегка сбивались из-за плавающих в комнате ароматов. Из кухни доносился запах поджаренного бекона. Видимо, бабушка решила побаловать внучка за перенесенные им вчера испытания не только вкусным, но и калорийным завтраком.

Но несмотря на соблазнительные ароматы, в животе у Костика прочно поселился какой-то неприятный холодок, мешающий наслаждаться жизнью и ее радостями.

— Что, — заглянула к нему в комнату бабушка, — проснулся, разбойник? Заставил же ты нас вчера поволноваться. Сиди сегодня дома.

— Бабушка!

— Что? — насупила брови бабушка. — Я сказала, дома сиди. Нагулялся, поди, вчера. И в лесу поблуждал, и от бандита побегал, и в полицию покатался. Сиди теперь дома. Отдыхай.

Костик искоса посмотрел на бабушку. Есть шанс, что он сумеет ее переубедить? Но вид у бабушки был решительный и непреклонный. Очки она сдвинула высоко на лоб, движения резкие и порывистые, обычно безупречно причесанные волосы сейчас находятся в полном беспорядке. Понятно, что бабушка вчера пережила неприятные часы и ни за что не хочет сегодня их повторения.

— Все нервы мне растрепал. Дома сиди!

Но сидеть дома в такой прекрасный летний день под бдительным присмотром бабули — это тоже не вариант.

И Костик просительно произнес:

— Бабуль, я не буду просто так болтаться по округе. Я в музей сегодня хотел сходить.

— Это еще тебе зачем?

— Бабушка, зачем в музеи ходят? Интересно там.

Бабушка подозрительно взглянула на внука.

— С Вовкой пойдете?

— Можно и с Вовкой. А что?

— Что-то я раньше за тобой этого интереса к музейным коллекциям не замечала. Ты и зимой, когда на улице холод, по музеям не больно-то шастал. А уж летом… Признавайся, снова что-то со своим Вовкой затеваете? Снова нервы мои есть будете?

— Нет, — замотал головой Костик. — Честное слово, нет.

Но бабушку и это не убедило.

— Сиди дома! — заявила она. — Целей будешь!

И шмякнула перед внуком сковородку, на которой шкворчала и пузырилась яичница из трех больших индюшачьих яиц, прикрытых сверху целой горой жареного бекона. Отдельно бабушка подала тосты из ржаного хлеба, как любил Костик, чуть смазанные по корочке чесночком с солью. В другое время Костик бы умял все это за один присест, а тут с ним прямо что-то случилось. Сидел, ковырял вилкой и не чувствовал никакого желания завтракать.

— Я тебе помогу?

Таня подсела к нему и вилкой отложила к себе на тарелку большую часть всей еды.

— Угощайся. Хоть все съешь.

— Не откажусь.

У Тани аппетит был отменный. Костик исподлобья наблюдал за теткой. И чего это она такая веселая? Вроде как вчера на свидание ее не приглашали. Дома была, когда он вернулся. И ночью не уходила. Внезапно Костика осенило:

— Таня! Что же ты яичницу-то ешь! Да еще с беконом.

— А что такое? — с набитым ртом спросила у него тетка.

— Сегодня же среда! Тебе поститься нужно.

Таня на мгновение замерла, а потом махнула рукой и продолжила жевать. И аппетит у нее ничуть не ухудшился.

— Ерунда все это, — сказала она, прожевав. — Я вчера прочитала, что один замечательный святой, звали его Иоанн Дамаскин, еще в восьмом веке сказал, что если бы в посте главное было то, что мы едим, то коровы первыми бы стали святыми.