Я подумал, кивнул угрюмо:

– Да. Если только правильно воспользуемся.

– Господин президент, это демократы.

– Да, я понимаю.

– Надо, чтобы эта демонстрация стала ударом по всей демократии.Ее надо принимать и воспринимать не как протест сексуальных меньшинств, а какдемократов вообще. По всем каналам телевидения надо подавать это как колонныидущих демократов! Ни слова о гомосексуалистах. Нужно так и называть их –демократы. Только демократы.

Он излагал спокойно, деловито, как будто двигал на обширнойкомпьютерной карте людские массы, какие-то вел к победе, какие-то бесстрастносметал с карты в небытие. Похоже, с момента подсчета голосов он уже проработалсуть имортизма, понимает наш общий курс. Возможно, этот курс ему дажеимпонирует. Во всяком случае, прием предложил не совсем честный, зато весьмаболезненный для демократов… Впрочем, почему не совсем честный? Еще ни однадиктатура не позволяла сексуальным меньшинствам заявлять о своих правах! Всеперверсии – порождения демократии.

– Хорошо, – сказал я. – Держите это под контролем.Нужно будет предупредить Ростоцкого…

– С вашего разрешения, господин президент, я это уже сделал.

– Да? Вы оперативны, спасибо.

– Моя работа, – ответил он скромно. – Какие будутуказания?

Я подумал, сдвинул плечами.

– Наоборот, это я жду от вас предложений по перестройкеработы вашего аппарата и… вообще всей этой громадной машины. Как вы уже поняли,с демократией и прочим лицемерием покончено. А раз так, то у нас тевозможности, о которых все правители только мечтали. Начинайте!

– Спасибо, господин президент, – ответил он несколькоозадаченно. – Спасибо и… да, я пошел, пошел, пошел…

Я откинулся на спинку стула, веки опустились. Не для меняэто постоянное напряжение, я привык к более спокойному течению жизни… Как тотродственник богатого мадиамского шейха, что преспокойно пас себе несметноестадо сытых здоровых овец и однажды услышал глас, повелевающий ему идти вдругую страну и уводить оттуда толпу ленивых и тупых рабов. Понятно, чтопсихически здоровый пастух, привыкший к безмятежной и привольной жизни, сразуже возопил: почему я, Господи? Призови кого-нить другого!

– Почему не призвал кого-нить другого, – повторил я, неподнимая веки. – Я же ученый, а не политик… Нет, я богослов, а не политик…Или скажем так: я же имортист, а не политик! Да, вот теперь в точку…

Голос изнутри меня отчетливо произнес: беда в том, чтодолжен кто-то делать такую работу. Вы, чистые, гнушаетесь работой политика, апотом возмущаетесь, что вами правит дурак…

Солнечные лучи, проникая сквозь бронебойные стекла, теряютубийственный ультрафиолет, зато тепловой мощи хватило чуть ли не накалить моекресло. От жара потекли мышцы, я блаженно превратился в медузу на берегу, астройные ряды мыслей, марширующие, как на параде, чуть ли не чеканящие шаг,сломали строй, поползли кто куда.

Сим, Хам и Яфет, всплыла ленивая мысль, это от них раскол.Хам – горячее ощущение жизни, буйство плоти, приземленность желаний, Сим –копание в своих ощущениях, внутреннем мире, Яфет – ощущение прекрасного, жаждазнаний…

Тогда впервые и произошло самое серьезное столкновениепрекрасной утонченной греческой культуры и очень простой, как ни посмотри,культуры потомков Сима…

Все верно, огонь не гаснет, когда от него разгораютсядругие: когда разошлись три брата, Сим, Хам и Яфет, все трое понесли факелы,рассеивающие мглу невежества. Больше всего, понятно, добились успеха братья Хами Яфет. От Хама пошли наиболее могучие цивилизации, что естественно, самые известныеиз которых вавилонская и американская, от Яфета тоже не меньше сотен народов икультур, из которых самой известной и прекрасной, пожалуй, эллинская… ах да,эта мысля уже ползала здесь, так что ползи дальше, не задерживайся…

Симу повезло меньше, намного меньше. На свою беду, он неудовольствовался такими простыми радостями, как Хам и Яфет, его потомство долгомучилось жаждой непонятного, высокого, несбыточного, в то время как потомкиХама и Яфета копали и строили, прокладывали дороги, разводили скот, строилигорода, проводили каналы.

Сотни, даже тысячи лет прошли, прежде чем расплодившеесяпотомство братьев пришло в соприкосновение друг с другом. К тому времени дажесмутная память о родстве забыта, это разные страны с разным укладом, языком, аглавное – мировоззрением, жизненными целями. Самая простая и свободнаяцивилизация сложилась у потомков Хама. Ее можно определить как цивилизацию… ну,скажем помягче, желудка. Люди жили простыми доступными радостями. И боги у нихпростые: орлы, львы, крокодилы, шакалы, рыбы, быки, а если и люди, то сптичьими или звериными головами.

У Яфета потомки формировали свое мировоззрение по схожемупути, разве что их боги приняли человеческие тела, особенно это явно выразилосьв эллинской культуре. Стремление к красоте выразилось в ее обожествлении, всебоги – прекраснейшие, без всяких изъянов, мужчины и женщины.

Ошибкой потомков Яфета было желание навязать потомкам Симасвое мировоззрение, свою философию, свои взгляды, идеалы. Ошибка потомков Симав их желании замкнуться в крохотном мирке, заниматься только внутренним миромчеловека, ибо со стороны прекрасной греческой философии, со стороны всегоостального громадного мира идет столько соблазнов, что просто невозможно от нихотгородиться полностью, да и не нужно это делать, ведь, к примеру, не тольковся современная философия, но и весь взлет науки и технического прогрессаначались от исканий Яфета… Имортизм – это религиозность Сима, научная страстьЯфета и животная сила Хама, однако не в противоборстве, а в четком закреплениикаждого на своем месте. Когда побеждает мировоззрение потомков Хама, мы видимэто жрущее, срущее и постоянно трахающееся человечество, они даже воевать нехотят, для них нет ничего дороже собственных жизней, потомки Яфета воеватьвсегда готовы, как и навязывать всему миру свои взгляды, но к чему этоприводит, лучше всего видно на примере восстания Маккавеев.

Потому единственно верное, когда и наука, и культура, неговоря уже о всех животных позывах, находятся в полном и навсегда закрепленномподчинении у души, духовности, у той части нашего Я, что постоянно связана сВысшим Существом. Это и есть имортизм. Имортизм – это значит, что в нашемсуществовании есть Цель. В существовании каждого из нас, как в существованиипространства, времени, материи. Мы узнаем эту цель, когда придем. Однако идтидолжны сами, нас не принесет туда, как приливной волной!

Более того, у нас вовсе не вечность впереди: всемирныепотопы и тунгусские метеориты, то меняющие ось планеты, то убивающиединозавров, – лишь предупреждения! Уже несется через пространство тотобломок, что разнесет планету вдрызг. Мы должны успеть уложиться в отведенноевремя. Мы не знаем, сколько нам отпущено, потому лучше поторопиться, чем потомв бессилии наблюдать, как в небе вырастает страшная красная звезда.