эту чушь ты отправил в Transition. Да, я в курсе, что они такое напечатали. К сожалению. Но это не поэзия».

Незадолго до этого Гертруда Стайн начала работу над тем, что она называла «Тираж без приукрас» / Plain Edition — серией книг, напечатанных за свой счёт. В первом томе серии должен был выйти роман под названием Lucy Church Amiably / «С любовью, церковь Люси». В центре романа с уймой описаний природы была маленькая церковь в соседней деревушке Люсе / Lucey. Мы два раза ездили смотреть на эту церковь. Её поразило, что здание со слегка напоминающей славянскую церковную архитектуру колокольней было расположено в самом что ни на есть французском пейзаже.

Однажды я долго читал Стайн отрывки из её собственной вещи, «Оперы и пьесы» / Operas and Plays (надо было провести корректуру гранок). Она время от времени одобрительно хохотала, а потом остановила меня со словами: «Просто замечательно! Прочитай-ка ещё этот абзац, Фредди».

В один прекрасный день она сообщила, что мы все едем на рынок в Экс-ле-Бен. Алиса Токлас вздрогнула и пробормотала: «О, Любушка, ну не надо через тоннель!»

«Конечно мы поедем через тоннель! Мы же не поедем в объезд вокруг Дент-дю-Чат»[114].

«Там с потолка капает, — объяснила мне Алиса Токлас. — Я не люблю тоннели, а Гертруда от них, ясное дело, без ума. Если есть возможность проехать через тоннель, она обязательно это сделает».

Мы проехали через тоннель. Алиса Токлас так бурно проявляла неприязнь, что даже Баскет на него реагировал. В Экс-ле-Бен я отправил телеграмму в Оксфорд Аарону (он участвовал в музыкальном фестивале, организованном Международным обществом современной музыки), с приглашением посетить Билиньен и заранее сообщить, когда он приедет. На рынке Гертруда Стайн положила глаз на огромного серого угря, которого купила несмотря на громкие протесты Алисы Токлас. Покупки отнесли в машину, и мы поехали через тоннель в Белле, а потом в Билиньен.

Вонь во время приготовления угря стояла невыносимая, и когда с кастрюли, в которой он варился, сняли крышку, чтобы показать его сияющей Гертруде Стайн, вид рыбы не вызывал аппетита. В тот день я решил довольствоваться вегетарианской диетой, но не тут-то было. «Ты будешь есть то, что едят все, — строго проговорила она. — Любая еда хороша». Она сама положила мне огромную порцию, которую я с трудом осилил.

После приезда Аарона разговоры обо мне велись в моём присутствии и за глаза. «Почему у него так много одежды? — любопытствовала Гертруда Стайн. — Его одежды хватит на шесть молодых людей». Она спрашивала у Аарона, есть ли у меня талант композитора, и трачу ли я достаточно времени на занятия музыкой. Аарон ответил, что в принципе может себе представить человека, который тратит на написание музыки больше времени, чем я. «Я так и подумала, — заметила она. — Он слишком рано встал на преступный путь». Аарон усмехнулся и заметил, что стоит обращать внимания не на то, что я говорю, а на то, что делаю.

«Я знаю, — ответила она и, сощурившись, упёрлась в меня взглядом. — Он только говорит, что каждый день моется».

Однажды за обедом все обсуждали, куда нам с Аароном лучше всего поехать этим летом. Я предлагал Вильфранш-сюр-Мер, Аарон настаивал на Сен-Жан-де-Люз на атлантическом побережье. Гертруда Стайн считала, что крайне неудачно и первое и второе предложение. «В Вильфранш-сюр-Мер вам нечего ехать, там и так сейчас все, — сказала она. — А в Сен-Жан-де-Люз пусто, и климат там ужасный. Вам надо поехать в Танжер. Мы с Алисой провели там три лета, и там неплохо. Фредди там точно понравится, потому что там солнце светит каждый день. Летом, по крайней мере».

Потом за каждым следующим обедом нам всё подробнее рассказывали о Танжере. В конце концов мы с Аароном пришли к решению, что туда мы и едем. Днём перед отбытием, когда мы сидели в саду, Гертруда Стайн спросила: «А что там со стихами, которые ты мне показывал на прошлой неделе? Ты над ними поработал?» Я ответил отрицательно, потому что после того, как стихотворение напечатали, не видел смысла его дорабатывать. Она с победным видом воскликнула: «Ну вот видишь? Ты не поэт. Настоящий поэт после такого разговора ушёл бы к себе и попробовал стихотворение доработать, а ты даже на него не взглянул».

Пристыженный, я согласился. На следующее утро мы с ней обнялись, расцеловались в обе щеки и на том наше пребывание у Гертруды Стайн закончилось. «Ну и женщина, ну и женщина», — бормотал Аарон в такси. Я подумал о том, что, конечно, странно, что такую женщину можно любить, а вслух заметил, что она напоминает мне мою бабушку.

Поездка в Марокко сулила отдых и развлечение, должна была стать побывкой на одно лето. Это путешествие в целом совпадало с моими желаниями и планами: находиться как можно дальше от Нью-Йорка. Я понятия не имел, что меня там ждёт, и мне было совершенно безразлично. Мне сказали, что там будет какой-то дом, как-то организуется пианино, и каждый день будет светить солнце. Этого мне было вполне достаточно.

Глава VII

Лишь когда мы взошли на борт Imerethie II, нам сообщили об изменении маршрута. Корабль пойдёт не в Танжер, а в Сеуту (в испанском Марокко). На заре второго дня путешествия я вышел на палубу и увидел впереди по курсу изрезанную линию алжирских гор. Я тут же ощутил радостное возбуждение, словно при виде приближающейся суши что-то внутри загорелось. Я никогда не выражал отчётливо этот взгляд, но в основе моего мироощущения было до определённой степени заложена совершенно иррациональная вера в то, что в некоторых частях земли больше волшебства, чем в других. Если бы меня спросили, что я подразумеваю под словом «волшебство», я, скорее всего, сказал бы, что это тайная связь мира природы и человеческого сознания, скрытый, но непосредственный путь, не прибегающий к разуму, ведущий от первого мира ко второму. Ключевое слово «непосредственный», потому что тут оно является синонимом пути «интуитивного» и «внутреннего». Как и у любого романтика, в моей душе жила смутная уверенность, что я попаду в какое-то чудесное, волшебное место, которое, раскрыв мне свои тайны, дарует упоение прозрением, а, возможно, и смерть. И тогда, стоя на морском ветру, чувствуя работу турбин в трюме и глядя на горы, я почувствовал, что скоро разрешится тот узел, который ещё не завязан. Глядя на медленно надвигающуюся громаду гор, всё отчётливее возникающую перед моим взором, я просто