– Это единственная римлянка, достойная тебя, – бросила Клеопатра, делая шаг к подходившей Сервилии.

Прекрасно сознавая, что у нее не слишком ровные зубы, царица умудрялась улыбаться, почти не показывая их, при этом щеки становились совсем пухлыми.

Но в тот момент Цезарь вполне понимал мужчин, просто пожиравших глазами Клеопатру, он сам не мог дождаться окончания приема, чтобы стиснуть строптивую любовницу в объятиях.

А среди гостей творилось чтото невообразимое. Каждый стремился если не прикоснуться, то хотя бы оказаться рядом с египетской царицей. Даже те, кто еще час назад морщил нос от ее внешней некрасивости, теперь были готовы признать Клеопатру первой красавицей не только Рима, но и всего мира.

Еще раз Клеопатра применила тайное средство жрецов, когда… выступала перед сенаторами.

Это получилось неожиданно. Рассказывая о чемто, Цезарь усмехнулся:

– Тебя бы к нам в сенат, ты бы показала этим соням, как надо вести дела!

Посмеялся добродушно, у него было хорошее настроение, а Клеопатра все приняла серьезно. Идея выступить перед сенаторами ей очень понравилась. Сначала Цезарь отбивался, как мог, а потом вдруг подумал: почему бы и нет? Но одно дело придумать такую выходку с любовницей и совсем другое – воплотить в жизнь. Это не триумфальный въезд в Город, сенаторы вряд ли согласятся, чтобы правительница чужой страны, да еще и женщина появилась в Курии.

Выход нашла сама Клеопатра, она лукаво блеснула глазами:

– Цезарь, а ты предложи им послушать меня в храме Беллоны, все же я получаюсь правительницей побежденной страны…

Задумка была гениальной, храм Беллоны – место, где встречали послов стран, с которыми либо предстояло договориться о мире, либо объявить войну. Находился он вне границ Города, сенаторы заседать там могли в случае необходимости, когда не желали допускать в Рим когото из чужих.

– А для тебя это не будет унизительно?

– Я надеюсь, после этого мне не запретят появляться в Городе? – с деланым испугом округлила глаза Клеопатра.

– Это смотря как ты себя будешь вести в храме.

Сначала предложение Цезаря выслушать египетскую царицу было встречено почти с возмущением, но он спокойно подождал, пока шум утихнет, и продолжил:

– Отцысенаторы, мы можем согласиться на ее просьбу при одном условии…

– Какие могут быть условия?! Допустить женщину в Курию и слушать ее там, где выступали Клодий и Катон?! Это же святотатство!

Цезарь с трудом сдержался, чтобы не крикнуть, что Клеопатра в чемто умнее многих сенаторов. Подняв руку в знак внимания, он снова дождался тишины.

– Если мне будет позволено, я закончу свое предложение. Мы можем согласиться на ее просьбу с одним условием… – голос Цезаря становился все громче, чтобы перекрыть возмущенное шипение сенаторов, – если примем ее не в Курии, а в храме Беллоны. Этим не будет нанесено оскорбление памяти погибших, но высказано уважение к стране, из которой приходит основной поток хлеба для наших домов. Царь Египта слишком молод, чтобы представлять страну, за него выступит царица. Не везде приемлемы наши порядки, во многих странах женщина может править, если она разумна и тверда.

Возражать было нечего, пришлось соглашаться. Правда, большинство сенаторов, выходя из Курии, ворчали, что попросту не придут в храм, пусть говорит перед пустыми скамьями. Если честно, то Цезарь тоже боялся этого, а потому принял меры. Он лично попросил всех, кто был ему чемто обязан, прийти.

Клеопатра, услышав такую угрозу, рассмеялась:

– Куда они денутся! Придут даже из любопытства.

Женщина оказалась права: именно любопытство и привело большинство сенаторов в храм Беллоны.

Клеопатра категорически отказалась заранее сообщить Цезарю, о чем будет говорить:

– Там и услышишь.

Он подозревал, что для нее главное – появиться.

– Только не вздумай привести львов на поводке или одеться, как танцовщица.

И снова любовница фыркнула:

– Не глупее твоей Юнии!

В день выступления Цезарь переживал так, словно он сам должен был говорить перед большой толпой, причем совершенно обнаженным. За себя никогда не боялся, а вот изза Клеопатры волновался.

Кальпурния с грустью заметила:

– Ты так беспокоишься за египетскую царицу… Не съедят ее сенаторы.

Хотелось ответить: конечно, не съедят, она сама кого хочешь съест.

Ничего страшного не произошло, но выступление получилось не менее триумфальным, чем появление в Городе или ее прием.

Вопреки опасениям Цезаря, оделась Клеопатра как подобает, не в египетский калазирис, а в греческое платье спокойной, хотя и достаточно заметной расцветки, подчеркивающей ослепительный синий цвет ее глаз. В волосах уже ставший диктатору привычным урей. На руках скромные браслеты, на шее жемчужное ожерелье, взглянув на которое, Цезарь порадовался, что рядом нет Сервилии, умерла бы от зависти.

Сенаторы расселись по скамьям, надменно поглядывая на входную дверь. Посмотрим, какова эта царица. Некоторые были на приеме Клеопатры и помнили свое потрясение от ее очарования, но то прием, пир, где царица была хозяйкой, а здесь она даже не гостья. Ей просто милостиво разрешили показаться.

Диктатор встал навстречу появившейся в двери царице. В конце концов, она правительница соседней страны. Остальные молчали.

В полной тишине Клеопатра прошла в центр зала, предназначенного для приемов. Он невелик, все же не так часто в храме Беллоны принимали послов, да и не собирался там весь сенат. Не было заметно, что женщина волнуется.

Только сама Клеопатра знала, чего ей стоило держаться прямо и не струсить. Одно дело принимать послов у себя, сидя на троне в окружении советников, придворных, охраны, и совсем другое – самой быть в положении принимаемой. Она понимала, что Цезарь не даст в обиду, но как же не хотелось поставить его в положение, когда будет необходимо защищать. Нет, ее никто не собирался обижать, только вот посмеяться могли.

Шагнув в зал и поняв, что приветствовать никто не собирается, привыкшая к выражениям восторга и радости при своем появлении Клеопатра чуть не растерялась, но почти сразу взыграло: ах так?! Ну, держитесь, надменные гусаки!

Прямая спина, горделивая посадка головки, чуть насмешливый взгляд синих глаз… Большинство сенаторов прекрасно знали, что это любовница диктатора, а потому вглядывались особенно внимательно. И были разочарованы. Ничего особенного, любовница оказалась некрасивой.

– Отцысенаторы, приветствую вас от имени Египта!

Произошло чтото непонятное. Стоило зазвучать этому грудному низкому голосу, как всех словно подменили. Теперь завернутые в тоги с каймой важные мужчины были готовы вылезти их своих тог, чтобы оказаться ближе к этой маленькой хрупкой женщине. Голос завораживал, притягивал и заставлял забыть обо всем. Оставалось понимание, что говорит складно, уверенно, разумно. О чем? Уже через минуту никто не мог вспомнить это, но в тот момент точно знали, что горячо поддерживают!