– Жанна? Доктор Лобачев? Надо же, вы совсем не изменились! – громко произнесла она, и голос ее, как показалось Шкуродеру, прозвучал прямо у него в голове: ожидаемого при такой высоте потолков эха не возникло.

– Зато ты стала похожа на сушеную хурму! – ответила Жанна, на лице которой не осталось и следа от недавней растерянности. – Но я тебя хорошо запомнила! Если бы не ты, тот эксперимент мог закончиться благополучно, и все бы сложилось иначе. Знаешь, что моему супругу пришлось отсидеть несколько лет в тюрьме как злостному преступнику?

– Ну что ты! – вмешался Лобачев вполне миролюбивым тоном. – Мы ведь уже выяснили, что она была ни при чем. Медсестра ошиблась с дозой снотворного.

– Это ее поступка не оправдывает! – В лице Жанны медленно проступали бульдожьи черты: брови сошлись к переносице, взгляд потяжелел, глаза налились кровью, щеки устремились к плечам. – Как она посмела вмешиваться в научный эксперимент, способный изменить судьбу человечества?! Зачем, спрашивается, она опять сюда явилась? Чтобы снова все испортить?!

– Я сына ищу. У меня сын пропал, – тихо, но твердо произнесла женщина в черном. – Я всюду его искала, а недавно заметила похожего мальчика неподалеку от санатория. Думаю, он где-то здесь.

– Откуда ему здесь взяться?! – возмущенно рявкнула Жанна, однако глаза ее забегали.

– Я видела его вчера на мосту… – Женщина мечтательно улыбнулась. – Он должен быть здесь. Вы не встречали моего Энвера? Черненький такой, остроносый, шустрый очень.

– Послушайте… э-э… Да, Хибла! Видите, я даже имя ваше запомнил! – Лобачев шагнул к ней так стремительно, словно собирался наступить ей на ногу. – Здесь такое место… Вечно чудится всякое. Вот и вы нам чудитесь. – Он шагнул еще раз, прямо на нее, и наверняка сбил бы с ног хрупкую женщину, если бы та вдруг не исчезла так же внезапно, как исчезал перед этим Вениамин Казимирович – подобно мыльному пузырю, молниеносно и беззвучно.

– Не стоит обращать внимание. – Лобачев махнул рукой, приглашая компанию вернуться к столу. – Бедняжка умерла, и ее душа теперь скитается, а мы из-за побочных эффектов, создаваемых частицами вечности, можем видеть ее призрак и даже общаться. Но на самом деле она уже не человек. Нестабильная эфемерная субстанция, и только.

– Если так, почему мы слышим ее голос? – полюбопытствовал Шкуродер.

– Хороший вопрос! На самом деле я еще недостаточно изучил это явление – просто потому, что оно меня не очень-то волнует. Я, знаете ли, больше озабочен влиянием частиц на организм живых людей и не углублялся в исследование природы призраков… Думаю, дойдет очередь и до них.

Лобачев еще что-то сказал, но его слова потонули в пронзительном детском крике, пронесшемся по коридору.

– Рая? – Вздрогнув, доктор вопросительно посмотрел на Элину.

– Я дала ей таблетку снотворного. Она уже спала, когда я ушла. –Девушка, явно волнуясь, встала, звонко опустив на стол бокал с недопитым вином.

Жанна вскочила следом, ворча:

– Надо было сразу укол делать! Снова истерику закатила!

Женщины торопливо вышли из столовой. За столом повисло молчание – все невольно слушали детские вопли, полные злости, обиды и слез. Хлопнула дверь, донесся рассерженный голос Жанны, ему вторил уговаривающий – Элины, и через несколько минут крики стихли.

Шкуродер насмешливо произнес:

– Доктор, да у вас тут прямо гестаповские застенки! А Энвер, значит, бездомный ребенок? Ну-ну… Я так понял, эта Хибла – его мать. Что же вы не сказали ей, где ее сын?

– А зачем? – В беседу неожиданно вмешался молчавший до этого Игорь. Он поднялся и продолжил говорить, вышагивая вокруг стола: – Здесь Энвер принесет гораздо больше пользы, чем в горном ауле. Да, признаюсь, он не бездомный. Я подкараулил и поймал его в пещере, когда он залез в нее вместе с другими мальчишками. Да, ребенок понадобился нам для опытов, как бы дико это ни звучало. Но его никто не обижал. Мы заботились о нем все эти годы, он стал членом нашей семьи. Можно сказать, Энвер мне, как сын! Мальчик помог отцу сделать настоящий прорыв в исследовании частиц вечности и тем самым принес пользу обществу. Какую пользу он мог принести, проживая в своем ауле?

Шкуродеру не нравилось, что Игорь уже несколько минут топчется прямо у него за спиной, это его настораживало, и, как оказалось, не зря. Краем уха он уловил еле слышное металлическое позвякивание. Инстинкт сработал молниеносно: скальпель, вложенный в потайной карман, вшитый у края рукава, уже был в его руке, когда Игорь произнес очередную фразу:

– Вы же понимаете, что теперь, узнав такие неприглядные подробности, вы не сможете уйти отсюда. (Звяк!) Но не переживайте, мы ведь не убийцы. Поживете с нами до окончания папиных исследований… (Звяк!) Мы понаблюдаем, как ваш организм реагирует на воздействие… А-а-а!!! – витиеватая речь оборвалась безумным воем. Попытка пленить Шкуродера не удалась: наручники, которые Игорь пытался застегнуть на его запястьях, с грохотом упали на пол, и тонкие струйки крови потекли с его пальцев на блестящий металл. Скальпель не подвел, как всегда. В следующий миг Шкуродер резко выбросил руку вперед, и острое лезвие прошлось по горлу Лобачева – легко, без усилий. Но этого было достаточно, чтобы тот захрипел и повалился на стол, усеивая багровыми брызгами белоснежный фарфор с остатками форели и салата.

С истерично-горестным воплем «Папа!» Игорь бросился к доктору и повис на нем сверху; Шкуродер не понял, что тот собирался с ним сделать – то ли поднять, то ли обнять. Однако раздумывать над странным маневром он не стал, а точным движением воткнул ему скальпель в шею – точно в то место, где находилась сонная артерия. Он и кроликов всегда так убивал – чтобы сразу вся кровь вытекла и не мешала свежевать тушку.

Когда тела перестали вздрагивать, Шкуродер отступил на шаг и, взглянув на бездыханных собеседников, хмыкнул с улыбкой, удовлетворенный результатом.

Два тела, поваленные друг на друга, лежали посреди стола, накрыв собой тарелки с невзрачной форелью, и кровавая лавина плавно растекалась вокруг них, впитываясь в белое полотно, будто съедая белизну, отчего казалось, что скатерть тает, как первый снег. Но любоваться было некогда, нужно было как можно быстрее довести начатое дело до конца, и Шкуродер, вытерев лезвие скальпеля о край скатерти, направился к выходу из столовой, и как раз вовремя: Жанна была уже в дверях, стояла, скованная шоком от увиденного, с раскрытым ртом, обхватив руками собственную шею. Тяжелые щеки ее мелко тряслись, глаза выпучились, как у рыбы, взгляд остекленел. Из-за ее массивного плеча выглядывала Элина, которая, судя по ее озадаченному виду, еще не поняла, почему жена доктора застряла на пороге.

Шкуродер вцепился в рыжие кудри Жанны, дернул ее голову на себя и всадил скальпель в шею чуть ниже затылка. Грузное тело женщины осело вниз. Он перешагнул через него, хватая за плечо заходящуюся визгом Элину и уже взмахнул рукой, но вовремя опомнился и подавил кровожадный порыв, сообразив, что девушка ему еще понадобится: должен же кто-то объяснить ему, как воспользоваться установкой Лобачева.