– Да вот с чего! – Эмма с торжеством ткнула ей в лицомобильник. – Текст на французском языке! Если бы это писал Роман, он написал быпо-русски!

Фанни только головой покачала. Ей вдруг стало жаль этудурочку. Бедная, бедная… ума меньше, чем у воробья. Логика отсутствует кактаковая. А что, если в том мобильнике, с которого отправил свое сообщениеРоман, просто-напросто нет опции с русским языком? У Катрин, можно несомневаться, мобильник – дороже нет и круче не бывает, однако даже в такойкрутизне русский шрифт – редкость. Кому он нужен во Франции? Тут скореепонадобятся китайские иероглифы, потому что китайцы на каждом шагу!

Она не стала ничего пояснять. Краем глаза заметила, чтопосетителей в «Le Volontaire» уже немало, Сикстин сбивается с ног за стойкой,Мао мечется туда-сюда с потным от усердия лицом, однако успевает бросать косой,любопытный взгляд в сторону мадам. Арман вообще глаз с нее не сводит, и дажеШьен так вытянула шею, словно вслушивается в разговор Фанни с матерью еелюбовника.

Или правильнее сказать – бывшего любовника?

Фанни прижала руку к сердцу.

Нет! Этого не должно случиться. Кажется, она знает, каквернуть Романа. И пойдет на все, чтобы вернуть его. Буквально на все!

– Послушайте, Эмма, – сказала она быстро. – Не нужно устраиватьскандала. Хорошо? Вы не правы насчет меня. Я предполагаю, где находится Роман.Я почти уверена, что он именно там. Но ему только кажется, что все хорошо. Насамом деле он может попасть в страшную историю. Мне кажется, ему грозитопасность. Но я не могу сейчас говорить. Вот что… вы сейчас идите, а я… Вывечером, после девяти, будете дома?

Эмма хлопнула глазами и кивнула.

– Можно, я к вам зайду? – попросила Фанни. – Зайду послеработы. Мне есть что вам сказать.

– Ну заходите, – пробормотала Эмма. – Конечно…

– Только скажите код от входной двери, – вспомнила Фанни.

– 1469, – проговорила Эмма. И глаза ее наполнились слезами.

Фанни поняла, почему! Ведь 1469 – это последние цифрымобильного телефона Романа. Того самого, который лежит на столике Фанни. Тогосамого, который Роман бросил, уходя от нее в новую жизнь и к новой женщине.

Но его надо вернуть. Он должен вернуться!

– До свиданья, Эмма, – выдавила Фанни с трудом. – Я придувечером. Вот, возьмите визитку моего бистро. – Схватила ручку, написала навизитке несколько цифр. – А это номер моего портабля. Если что-то будет отРомана – звоните. Я пробуду здесь весь день. А теперь, ради бога, уходите!

И, чувствуя, что еще мгновение – и она зарыдает, Фанни вышлаиз зала на кухню. Наверняка Симон и Симона снова лаются. Может быть, это ееотвлечет, успокоит, встряхнет!

Эмма какое-то мгновение постояла, глядя ей вслед и утираяслезинки, скатывающиеся с ресниц на щеки. Потом, поймав любопытствующий взглядхудощавого брюнета, рядом с которым сидела большая грязно-белая собака, резкоповернулась и вышла из бистро.

Она помедлила за дверью, словно не могла решить, куда ейидти: назад, по улице Друо, или вперед, по Фробур-Монмартр, или повернутьналево, по рю Лафайет. Наконец она все же пошла назад, на Друо, однако несвернула к углу Прованс к дому номер три, где ее ожидала каморка под крышей, анаправилась прямо, мимо аукциона Друо и многочисленных витрин, заполненныхантиквариатом, к бульварам. Раз или два она оглянулась, повинуясь какой-тобезотчетной тревоге, но ничего подозрительного не заметила. И все же онаприостановилась, достала свой мобильный телефон и набрала номер, которыйзначился на визитке «Le Volontaire». Нет, не тот, что приписала Фанни, а именнотелефон бистро.

– Алло? – почти сразу послышался встревоженный голос Фанни.– Алло! Это бистро «Le Volontaire». Вас слушают! Говорите, пожалуйста.

Эмма усмехнулась, удовлетворенно кивнула, выключиламобильник, сунула его в карман и двинулась вперед, уже не оглядываясь.

Эмма дошла до станции метро «Ришелье-Друо», что междубульварами Осман и Монмартр, но не остановилась, а направилась дальше, через бульварыПуссоньер, Бон-Нувель, Сен-Дени и Сен-Мартин до площади Республики.Респектабельность близлежащих к «Опер» кварталов после Бон-Нувель резкопотускнела и сменилась расхлябанностью и замусоренностью: почему-то здесьселились исключительно арабы и черные. Мелькнули даже витрины одного или двухсекс-шопов и игровых заведений, хотя в Париже это зрелище редкостное – подобные«торговые точки» сосредоточены поближе к пляс Пигаль, в районе бульваров Клишии Рошешар. Пляс Републик с ее огромной, белесой, пугающей статуей Марианнычудилась вообще какой-то кипящей клоакой: машины летят, едва давая себе трудпритормозить на светофорах, пешеходы снуют туда-сюда, несколько станций метро,множество бистро, кафе, магазинов, в том числе дешевые магазинчики «Tati», кудастекается огромное количество народу…

Наконец Эмма перешла пляс Републик и двинулась по бульваруВольтера. Этот район выглядел пригляднее, чище. Впереди открывались длинныескверы, за которыми уже поблескивала вдали золоченая легконогая статуэтка на самомверху колонны Бастилии.

На углу улицы с неблагозвучным названием Оберкампф Эммасвернула к красно-белому нарядному дому с непременными жардиньерками, изкоторых торчали горшки с цикламенами: эти волшебные цветы предпочитали теплуоткровенный холод, не пугались даже снега. Скоро их время отойдет, на смену имхозяйки выставят горшки с красной геранью.

Подойдя к этому дому, Эмма чуть замешкалась, доставая изсумки ключ от электронного замка подъезда, и вдруг…

– Ну надо же, какая приятная неожиданность! – раздался за ееспиной приветливый мужской голос. – Оказывается, мы с вами почти соседи…

Эмма обернулась.

Перед ней стоял молодой, лет тридцати, худощавый мужчина снебрежно падавшими на лоб черными волосами, с лицом изможденным и испитым.Какие красивые у него глаза… И какие острые, цепкие!

Эмма сунула руки в карманы и стиснула в кулаки. У нее вдругпересохло во рту.

– Вы меня не узнаете? – спросил молодой человек, улыбаяськак ни в чем не бывало.

Большая грязно-белая собака отошла от угла дома, гдезнакомилась с автографами своих родичей, и плюхнулась на мостовую у его ног.Хвост приподнялся, ударил об асфальт раз и другой. Карие глаза собакиприветливо смотрели на Эмму.

– А, ну да, – с усилием сказала Эмма. – Я видела вас сегодняв «Le Volontaire». Всего доброго. – И она снова повернулась было к двери, номолодой человек не унимался: