Запел домофон, и по непонятным причинам Данилов решил, чтоявилась Марта. Петрысик не приехал. Задержали дела.

Очень обрадованный, он нажал кнопку и сказал:

— Входи, — вот как был уверен!

— Данюсик, хорошо, что ты дома, — откликнулась Лида, — яподнимаюсь!

Бац!

Данилов посмотрел на домофон, как будто это он был виноват,что приехала Лида, а не Марта.

С чего он взял, что это Марта? У нее ключи, и она никогда непользовалась домофоном.

Он сдвинул сковородку с пышущей жаром поверхности, вышел вхолл и распахнул дверь, поджидая.

— Приветик, — прощебетала Лида, выпархивая из лифта, иДанилов в который уж раз отстраненно удивился, какая она красавица, — прости, язнаю, как ты не любишь, когда приходят без предупреждения! Что у тебя смобильным?

— Добрый вечер. Все в порядке. А что? Ты не могладозвониться?

Легкая шубка пролетела совсем рядом, как шлейф у принцессыиз сказки, другой шлейф — невидимый — обволок его негромким запахом элегантныхдухов. Она швырнула сумочку, переступила совершенными ногами, потянулась иприпала к нему в поцелуе.

Поцелуй был долгий, вкусный и очень красивый.

— Я так по тебе соскучилась, — прошептала Лида ему в щеку, —просто ужасно! А ты все не звонишь и не звонишь…

Персиковая кожа была очень близко, легкие волосы щекоталиДанилову нос, глаза влажно сияли, длинные ноги прижимались к его ногам, и всеэто как бы предназначалось специально для него, как будто для него только исуществовало, и глупо и невозможно было сопротивляться.

Зачем? Он снял с нее шубу и длинные — до бедер — сапоги ипочти отнес ее на диван в кабинет, хотя она была высокой и нести ее было труднои неудобно.

На диване все было точно так же — долго, вкусно и оченькрасиво.

От этой вкусноты и красоты Данилову всегда безумно хотелоськурить — когда все заканчивалось. Курил он в гостиной.

— Данюсь, — она пришла из кабинета в одном белье, и он дажеглаза отвел, так это было необыкновенно, как в кино, — давай жить вместе. Ну чтоэто такое? Мне тебя мало. Правда, — и она приложилась горячей щекой к его голойспине.

Он знал, что нужно или немедленно согласиться, или неговорить вообще ничего.

Согласиться он не мог.

Он был очень ей благодарен, она красива и, кажется, даже умненькая,ему нравилось с ней спать — хотя спанье это слишком напоминало кино, — онанезаменима при выходах «в свет», она не досаждала ему, но он скорее уехал бы вБразилию, чем согласился жить с ней.

И еще он понятия не имел, что станет делать, если она вконце концов в него влюбится или убедит себя, что влюбилась. В том, что она невлюблена в него сейчас, он был совершенно уверен.

Данилов потушил сигарету, повернулся к ней, обнял и прижал ксебе. Ему никогда не хотелось тискать ее, крепко прижимать, оставлять на нейсиняки — дикость какая!

Только один раз в жизни, проснувшись утром, вернее, даже непроснувшись, а выбравшись из мертвого сна, как из могилы, он со смешаннымчувством страха и удовольствия рассматривал еле заметные красные следы на оченьбледной коже — следы его собственного недавнего безумия. Женщина, виноватая вего безумии, крепко спала, он караулил ее, и ему хотелось только одного — чтобыона не просыпалась подольше, и если проснулась, то не нынешним утром, авчерашним вечером, чтобы можно было все повторить.

Ничего не повторилось.

Нельзя дважды войти в одну и ту же реку.

Он никогда не понимал смысла этой мудреной мудрости.

Почему нельзя?

Вот она, река, — такая же, как вчера, позавчера и сто летназад. В нее можно войти миллион раз. Он столько раз начинал сначала, столькораз входил в эту проклятую реку, столько раз река швыряла его обратно, а он вселез и лез в нее — так почему нельзя?!

Он потерся щекой о легкие волосы и спросил негромко:

— Сварить тебе кофе?

— Нет, — отказалась Лида со вздохом, — я хотела зайти напять минут, но ты так на меня действуешь, что я не удержалась.

— Это хорошо, что ты не удержалась, — сказал Данилов с улыбкой.— Извини, мне нужно надеть что-нибудь.

— Твой свитер я бросила в кресло, — проинформировала Лидауже из ванной. — Данюсь, я привезла тебе приглашение на прием в Воротниковском.Сегодня я встречалась с Ольгой, она передала.

— Спасибо.

— Господи, да не сердись ты так! Ерунда какая! СветланаСергеевна волнуется, ей хочется, чтобы ты непременно пришел.

— Я приду.

— Я специально привезла тебе приглашение, потому что я,наверное, поеду пораньше. Ольге нужно помочь.

Это Данилову совсем не понравилось. Ольгой звалипресс-секретаря его отца, и, как правило, помощь ей не требовалась — она самамогла помочь кому угодно, ее энергии хватило бы на небольшую электростанцию.Лида не должна была помогать. Это означало бы, что она оказалась слишкомблизко, опасно близко к Данилову и его семье. Хуже всего, что эту сторону — такназываемую семейную — он вообще не мог контролировать. Мать все равно сделаеттак, как считает нужным.

— Лида, я думаю, что Ольге помогать вовсе не обязательно.Она справится сама. Она всегда справляется сама.

Лида стояла перед зеркалом в ванной, в мерцании шелковогобелья, гладкой кожи и блестящих волос и показалась Данилову сказочно красивой.

— Да, но Светлана Сергеевна просила…

— Светлана Сергеевна думает, что тебе нечем заняться. Я могупозвонить ей и сказать, что ты не можешь. Чтобы она к тебе не приставала.

— Да, — удивилась Лида и повернулась к нему со щеткой вруке, — да, но я могу. Ничем таким я не занята.

— Лида, — сказал Данилов — я не хочу, чтобы ты выполнялапросьбы моей матери. Если сейчас изменить уже ничего нельзя и вы обо всемдоговорились, значит, все остается как есть. Но пусть это будет первый ипоследний раз.

— У тебя такой тон, как будто я в чем-то виновата. — Онабросила щетку в раковину, вид у нее был рассерженный. — Я просто хотела помочь.

— Не нужно.

Он ушел в гостиную и снова включил плиту. Его мать мастерицарасставлять ловушки. Ей бы охотником быть. В тайге.

— Я положила приглашение на тумбочку в спальне.