Футболка летит прочь. Олег опускает под грудь чашечки лифчика. Смыкает губы на твёрдом, как камушек, соске и принимается его жадно посасывать. Я выстанываю:

— Оле-е-ег…

— Да… Да, не зажимайся. Пусть это случится. Позволь себе…

Его дрожащие руки не сразу справляются с застёжкой на моих брюках. Он стаскивает их, одновременно с этим прокладывая вниз дорожку из поцелуев. Прикусывает выступающие косточки на бёдрах. Я задыхаюсь, бьюсь. Это невозможно приятно и щемяще нежно.

Олег отстранятся, чтобы раздеться, и возвращается к прерванному занятию, предусмотрительно уложив мою ладонь на свой заряженный под завязку, раздутый ствол.

— Вот так… Да… Вот так…

А сам опускается между моих ног, пальцами раздвигает припухшие влажные складочки и втягивает клитор в рот. У меня такого тысячу лет не было. Мне достаточно пары ударов языком, чтобы кончить. Он остаётся со мной, пережидая шторм, а как только дрожь в моём теле стихает, переползает выше, чтобы как следует насладиться ответной любезностью. И это именно то, что я хочу ему дать прямо сейчас. Хочу так, что во рту слюна собирается. Наклоняюсь. Беру… Языком по уздечке, вверх-вниз. Глубже, чтобы боль и дискомфорт не оставляли мыслей о том, что же я делаю… Его пальцы путаются в моих волосах. Тянут с силой. Но боль мне в радость. Нет ничего слаще этой боли.

Олег, как и я, быстро доходит до финиша. Однако тут же заходит на второй круг уже более традиционным способом, подгребая меня под себя и ставя на четвереньки.

После мы лежим потные, как мыши, и заплаканные, изучаем друг друга пальцами. Касаемся, гладим, скользим… Как слепцы, по вытисненному на листах шрифту Брайля. Засыпаем, уставшие. На тесной односпальной кровати Мира. А утром в сонной дымке всё повторяется заново. Но уже более медленно, тягуче и нежно. Да-да, совсем не так, как в тот первый раз. Олег действительно очень изголодался по ласке, от его доминантных замашек не осталось следа. Разве только воспоминания.

Впервые за долгое время я испытываю голод. Заказываю вредные бургеры и картошку фри. Я так устала от наших постельных упражнений, что первым в душ пропускаю Олега. Мне нужно немного времени, чтобы прийти в себя. Во всех смыслах. А вот о моральной стороне произошедшего я стараюсь не думать. То, что было, — противоядие. Единственный способ выжить и хоть как-то сохранить психику целой. Уж если на то пошло, нельзя осуждать смертельно больного за прием опиатов. Я просто выживаю, как могу. И это не зависимость, нет. Так, разовая доза.

В дверь звонят. Я натягиваю халат и в полной уверенности, что это курьер, иду открывать. Вместо курьера на пороге меня поджидает мать Олега. Я на миг теряюсь, отдавая полный отчет тому, как сейчас выгляжу.

— М-марина? Доброе утро. Вот уж не ждала…

Окна и дверь открыты, тянет сквозняком. А я ведь после всего ещё не была в душе и наверняка весьма красноречиво попахиваю…

Не знаю, куда девать глаза под пристальным, всё понимающим взглядом сватьи.

— Душ свободен! — кричит Олег в глубине квартиры. Я зажмуриваюсь, чувствуя, как густой румянец заливает лицо.

— Проходи… Олег! Здесь твоя мама, — я отхожу на шаг, пропуская нежданную гостью и, промычав ей что-то невнятное, скрываюсь за поворотом.

Приведя себя в порядок, помывшись и переодевшись, я, тем не менее, так и не выхожу из своей комнаты, пока Марина с сыном о чём-то беседуют в кухне. Просто не нахожу в себе смелости. И дураку понятно, что сватья вряд ли меня поймёт. А её осуждение — меньшее из того, что мне сейчас нужно. Я отгоняю стыд прочь и зарываюсь в работу, которой в последнее время уделяла непозволительно мало времени. Кручу-верчу план продвижения, добавляю новые пункты…

— Саша…

Вздрагиваю. Отсидеться не получилось!

— Да, Марин? Извини, у меня тут кое-какая срочная работа…

— Ясно. Не хочешь проветрить мозги? Ты выглядишь совершенно измученной.

— Прямо сейчас? — хлопаю я глазами.

— Почему нет? Там такой чудный денёк… — абсолютно пустой взгляд Марины устремлён к окну, за которым с того места, где она стоит, вообще ни черта не видно.

— Ладно. Я только кофту накину.

Достаю из шкафа тонкий кардиган, набрасываю на плечи. Погода весьма обманчива, а из-за Котьки я всё ещё боюсь заболеть и выпасть из строя. Так что кофта мне определённо не помешает. Пар костей не ломит.

У выхода дорогу нам преграждает Олег.

— Что такое, сынок?

— Куда это вы собрались? — сощуривается он. — Я же просил тебя в это не лезть, мама, я…

— Всё нормально. Я просто покажу Марине набережную, — прерываю зятя на полуслове, не желая, чтобы из-за меня он портил отношения с матерью. Марина улыбается.

— Слышал? Мы просто посмотрим набережную. Кто, говоришь, у вас проектировал благоустройство?

Я называю компанию, Марина бьет себя по лбу. Мол, ну да, как же я сразу не догадалась, их стиль прослеживается весьма отчётливо. Так, обсуждая всякие незначительные на первый взгляд мелочи, мы и спускаемся вниз. Проходим через закрытый двор, детскую площадку, мостик и, наконец, выходим на набережную. Я зажмуриваюсь, прислушиваясь к успокаивающему нервы плеску воды. Сжимаю в ладонях перила.

— Ну, давай. У тебя же наверняка ко мне есть вопросы.

Если я упираюсь в перила ладонями, то Марина, напротив, подпирает их спиной. Я кошусь на её застывший профиль и в нетерпении кусаю губы. Хочется уже скорее со всем покончить. А она какого-то чёрта молчит…

— Нет. Вопросов у меня как раз не осталось. Если только один.

— Как я могла?

— Нет. Как ты со всем этим справляешься?

Неожиданно. Как удар под дых.

— И всё? А где же осуждение?

Я гляжу на водную гладь, по которой клином плывут дикие утки. Солнце, отражаясь в воде, слепит яркими бликами. И, наверно, именно от этого у меня на глазах опять выступают предательские, никому сейчас не нужные слёзы.

— Кто я такая, чтобы кого-то осуждать? Да и за что? Уж не думаешь ли ты, что у других людей в шкафах нет своих скелетов?

— Другим хватает ума их надёжно прятать, — смеюсь я, но смех выходит влажным от подступающих к горлу слёз.

— Я — мать. И то, что Олег неровно к тебе дышит, поняла сразу. — Марина хлопает себя по карманам, достаёт пачку сигарет и зажигалку.

— Можно мне?

— Да, конечно.

Подкуриваем, друг на друга не глядя. Интересно, а кроме неё кто-нибудь замечал, что Олег ко мне неравнодушен?

— Я не знаю, что сказать, Марин. Только то, что мы выживаем, как можем. Никаких планов у меня на него и близко нет. Да и он… Он любит Котьку. А то, что между нами… это просто попытка убежать от реальности. Забыть ненадолго, перераспределить силы. Стравить боль и отчаяние, что нас преследуют по пятам, — я горько смеюсь. — Как же пафосно это звучит, правда? А ведь как просто взять и списать всё происходящее на банальную похоть.