— Теперь надо разыскать квершлаг… — объяснял Поленов. — Кавершлаг — это ход, соединяющий эти выработки с выработками соседнего Щербаковского рудника… А Шербаков… Щербаков — это был начальник такой. Управлял Коргонстроем в тридцатых годах. Щербаковский рудник отстоит от нашего посёлка, если по поверхности брать, не дальше пары километров, но по ходам больше получается.

— Саныч, у меня такое чувство, что мы все десять отмахали. — Я достал носовой платок, подложил под воротник робы.

— Ну, не десять, меньше — километра три, и то с натяжкой. Ты просто с непривычки из сил выбился. Тут не столько движение утомляет, сколько темнота.

— Есть немного. Стены давят. Я хоть и не имею склонности к клаустрофобии, но чувствую себя не айс, как бы не в своей тарелке немного.

— Давай, привал. Поедим, потом дальше двинемся. Не так много осталось на самом деле-то.

Не буду скрывать, подустал — последнее время пренебрегал спортзалом, о чём неоднократно пожалел за сегодняшний день. Бросил на пол сумку с батареями и инструментами, туда же поставил тормозок с едой и с удовольствием вытянул гудящие ноги, опустившись на пол. Закурил, откинувшись спиной к стене коридора. Фёдор Александрович присел рядом на корточки, мимоходом заметив, что хоть роба и брезентовая, но на камнях сидеть не стоило бы:

— Гора, она тепло из живого человеческого тела тянет… — Но я, подумав, что за один раз всё не вытянет, проигнорировал добрый совет.

Открыли тормозки. Достав жестяную круглую баклажку, отвинтил крышку и с наслаждением втянул воздух: рассольник! Но тут же подумал о Ботанике, и аппетит пропал. Просто представил, как он бы сметелил всё ещё по пути, причём сам бы не заметил этого, и сейчас сидел бы рядом, удивляясь, куда «рассосалась» еда? Вот же зараза! Чувствовал, каким-то необъяснимым образом знал, что Пётр жив, но где он? И когда я его увижу?..

— Ты ешь, Яша, ешь, — голос Поленова вывел меня из раздумий, — путь дальше сложный, силы нужны будут. За друга небось переживаешь?

Я ничего не ответил, кивнул и молча принялся за еду. Съел всё: и суп, и перловку с котлетой, но когда достал термос с чаем, то Саныч предостерёг, чтобы всё не выпивал — путь долгий, ещё понадобится. Пожав плечами, я расстегнул робу, нашарил в карманах куртки плоскую фляжку коньяка, сделал глоток. Протянул Поленову, тот, кивнув, тоже немного отпил.

— Там на дне тормозка пошарь, шоколад ещё должен быть, — сказал инженер, зажигая свечу.

Я нашёл плитку, снял фольгу, отломил несколько долек, остальное, аккуратно завернув, положил в карман робы вместе с коньяком — на всякий случай, чтобы под рукой было. Закурил. Встал, разминая ноги, пару раз присел, потом прошёлся вдоль стены и назад. Потолок камеры едва просматривался при тусклом свете, неровные, уступчатые стены из плиток голубоватого рудного мергеля были испещрены чёрными пятнами — обугленными отпечатками древних растений. Здесь было более сыро, чем в выработках, просекавших песчаники, и неподвижная тишина нарушалась мерным, четким падением водяных капель. Местами чёрные полосы пропластков, обогащённых медным блеском и углистой «сажей» ископаемых растений, резко прочерчивали породу оставленных столбов. В других выступах стены были испещрены синими и зелёными полосками окисленной части рудного слоя.

Влево от нас неровный, изборождённый трещинами потолок камеры быстро понижался к изогнутой полукружием галерее. В галерее чернели три отверстия: одно из них должно было служить нам дальнейшей дорогой. Стараясь угадать, какое, я подумал о среднем и оказался прав. Докурил вторую сигарету, когда Поленов сказал, что готов отправиться дальше.

Идти по широким штрекам в обширных Щербаковских выработках было легко, но воздух здесь сделался ощутимо тяжелее. Огоньки наших фонарей еле мерцали, не давая даже возможности различить дорогу. Здесь, на большей глубине, естественная вентиляция через системы выработок и продухи не полностью заваленных шахт почти отсутствовала. Дышать было трудно, и я серьёзно тревожился за старого мастера. Как бы он не был сух и подтянут, как бы не был приспособлен к походам под землёй, но возраст со счетов не стоит скидывать — не дай бог, сердце прихватит. Волновался не зря, Саныч стал дышать тяжелее, идти медленнее и часто останавливался. Подумав, я протянул ему фляжку с коньяком.

— Хлебни, Саныч, похоже, тебе сейчас надо.

Саныч не стал спорить, выпил и, крепко завинтив крышку, сказал:

— «Варцихе»… Лет сто не пил такого, как Союз распался. Не думал уж, что случится настоящего попробовать…

Вскоре перед нами выросла насыпь крупных глыб и породы, скат которой уходил высоко вверх.

— Наверх, значит, надо лезть по ней, — сказал Поленов. — Только о-ооох как осторожно!..

Пробуя, крепко ли лежат куски породы, с глыбы на глыбу, осторожно переступая трещины и щели, мы поднимались метр за метром на новый горизонт. Я изо всех сил старался облегчить спутнику трудный подъем. Показалось, что лезли мы очень долго, но наконец добрались до желанной цели. Цель весьма невзрачна: широкая лавообразная выработка целиком села, от кровли отделились большие плиты — по три-четыре метра толщиной, а между новым потолком и севшими плитами зияла широкая трещина, не более полуметра шириной — ворота в новую неизвестность.

Десятки метров породы по-прежнему отделяли нас от поверхности земли. Но здесь приятно было почувствовать тягу, вздохнуть как следует. Поленов зажег свечу. Пламя вспыхнуло и стало гореть ярче. Он махнул рукой и пополз вперёд, я, мысленно матерясь, последовал за ним. Пару раз не рассчитал, стукнулся головой о низкий потолок, потом врезался лбом в выступ, и если бы не каска, то неизвестно, чем бы закончилось это путешествие. И только много позже понял, что разбил фонарь на каске. Стекло ударопрочное, не высыпалось, даже не треснуло, просто фонарь потух. Я сразу не обратил внимания, подумал, что села батарея.

Через какое-то время устроили отдых на гладкой плите, похожей на большую льдину. Движение воздуха колебало огонек свечи и холодило разгорячённое лицо.

— Тянет здорово, Саныч, — нарушил я молчание. — Пожалуй, где-то близко выходные выработки.

— Близко-то близко, да не для нас. Это знаешь куда тянет? В большую Покровскую шахту. Её второй горизонт примерно с этим сходится, а сбойка была, но нам туда не пробраться — село всё, а понизу затоплено. Нет, наша дорога теперь направо, в Коргонский отвод… Щербаковский Новый по-другому называется. Ну, давай полезли понемногу, отдыхался я…

Щель, несмотря на зловещий вид, оказалась сравнительно легкопроходимой. Из нее мы попали в узкий ход, а дальше — в большие, правильные выработки и скоро, свернув несколько раз, поднялись метров на двенадцать выше. Потом потянулись низкие, неправильной формы,