А сколько людей блуждало в поисках заветного яйца, в которомключик лежал от сундучка с удачей, по мертвым, страшным, кишащим крысам ичиновниками коридорам соевтского бюрократического ада! Одни там сходили с умаот безнадеги, другие тупели душой и рассудком, третьи бессмысленно погибали,заживо съеденные крысами и пауками, четвертые, облепленныв мокрицами, воя отужаса и гадливости, чудом вырывались, оставив надежду чего-нибудь добиться,кого-нибудь спасти, на чистый воздух!.. Господи, спаси и помилуй! Господи,спаси и помилуй! Ой! ой! ой!.. бр-рр!

Но, бывало, самые, казалось бы, неразрешимые истории, самыезапутанныв клубки судеб, самые безнадежные дела, как по мановению волшебнойпалочки, мгновенно разрешались, распутывались и улаживались. Кто-то изпрокуратуры поддавался заклинаниям, кто-то в райкоме пугался Духов, кто-то вСовнаркоме завораживал крыс, кто-то опаивал стражу ЦК приворотным зельем,открывались тогда врата резные, дубовые и входил не робея, Иванушка-дурачок вхоромину рабочую Секретаря-Свет-Сергеича, в пояс кланялся, на бой честной еговызывал, целый час сражался, не с пустыми руками домой возвращался, а кирпичпривозил для коровника, для коровника, где коровушки зимовали бы, молочишкодетишкам давали бы, а не мерзли те коровушки до смерти бедные…

Вот как бывало, гражданин Гуров! И сказок таких и других.пострашней, я знаю больше, чем Арина Родионовна. Внуков бы мне, внучат,рассказал бы я им сказочек, рассказал бы Вы-то сами сожительствовали сбабой-ягой костяной ногой с Коллективой-заразою-Львовною, с вашей мамойпартийною. стукачкою гнойною… Про холодное оружие не забыли? . Это мое дело –брать вас на пушку или не брать… Змей Горыныч!.. Цыц, сукан И попал я тогда вПашкину сказку! Сидел его отец на Соловках. Посылают туда с военного аэродромааэроплан. Привозят Пашкиного отца в Москву. Отдают ему обратно складдиетпродуктов в Кремле, ордена, квартиру и дачу. Возвращается однажды Пашка вдетдом на LЛинкольне ¦ открытом, как челюскинец или же Папанин. Входит вместе сотцом в кабинет директора. Десять минут ничего не было слышно в детдоме, кромеударов по директорской морде и пинков. Затем активисты бросили директора вполуторку и сгинул он навсегда, неизвестно где. А я, князь и Сашка Гринбергуезжаем на LЛинкольне¦ в Варвиху, на огромную дачу, и дядя Ваня Вчерашкинговорит нам: живите тут, учитесь, я вам буду как родной. Метрики завтравыправим всем новые. И начинайте новую жизнь. Кем быть хотите? Князь хотел,освободив из плена кузину, стать актером. Сашка сказал, краснея и путаясь, чтоего мечта заниматься в науке и в жизни половыми сношениями, потому что в нихесть, на взгляд Сашки, важная для людей тайна,

– Чекистом хочу быть, – брякнул я, – враговнарода давить хочу! Пока не подохну, давить буду!

– И я – чекистом! – завопил Пашка.

Посмотрел на меня и на сына удивительно заговорщицкиВчерашкин, словно повязывал он своим взглядом себя, нас и еще неведомо кого,известного только ему, на общее дело. В ту первую после детдома ночь сны мнеснились странные и страшные.

Выхожу я на единоборство с многоглавым драконом. По асфальтуслед за ним тянется мокрый и аспидная слизь. А головы у дракона – сплошь рожи,примелькавшиеся на портретах. Одну отрублю, другая появляется. Три сразусмахнул, но три же и возникли, приросли к кровавым мерзким срезам трех шейснова. Я их рубаю, рубаю и рубаю… А они прирастают и прирастают. Умаялся. Духвышел вон, руки опустились. Вышел тут покойный Иван Абрамыч из трамвая с заднейплощадки, вырвался из рук бесновавшихся в те годы контролеров и говорит: оставьих, Вася, оставь головы, хрен с ними, душу лучше свою спаси, чтобы свидетьсянам, спасай, Вася, душу! А дракон сеи собой протухнет! Нам свидеться надо,Вася!

Толкнул я в грудь отца Ивана Абрамыча в страшной злобе, чтопомешал он мне сомненьем, и говорю: «Я граф Монте-Кристо! Я за тебя отомщу!»

Горько зпалакал в ладоши Иван Абрамыч, и увели его с площадиконтролеры по мокрому следу дракона, по аспидной слизи в вечную со мнойразлуку, в кромешно-темный какой-то переулок…

Что? Скучно вам стало, гражданин Гуров?.. Какая, говорите,страшная, чудовищная и потрясающе необъяснимая штука жизнью.. А вы выпейтерюмочку «Еревана», сразу полегчает, сразу все станет понятней…

Тут сразу меня другой сон одолел. Это было странно, потомучто сны снились мне в детдоме крайне редко. Были они бесстрастные, смысл их иобразы словно заволакивало беспросветным унылым ненастьем, сотканным холоднымимитиннами кладбищенского дождичка…

Стою я разгоченный, сильный, пожилой уже мужичок, с пилойдвуручной у той самой злосчастной колодины, а около меня толпа. И зову я изтолпы померится со мной силенками то Маркса, то Крупскую, то Муссолини, тоМикояна, то Гитлера, то папеньку вашего. Но все они, попилив сдаются, досмерти, до железности промерзшую колодину, смеются, отходят, лбы обтирая, всторонку. И вдруг вы выскакиваете, пацан в буденновке, к пиле, и мы легко, кактрухлявую осинку, перепиливаем колодину на четыре чурки, и под аплодисментытолпы знаменитостей начинаем. играючи, их колоть. На полешки, с плеча, сзавидев, обушком об чурку, и, стоя на коленках, на щепочки. Вот уж ни толпы, николодины, ни щепки нет со мной рядом. Один я. Совсем один, и не соображаю, гдея, зачем я и кто я есть вообще. Кто? И у меня стоит хер, как у парней вдетдоме, здоровый такой сучок, но я чувствую только полную его для себаненужность, ои мешает мне, я его без боли, крови и сожаленья отламываю,отрываю, выкидываю в речку Одинку и его закручивает водоворот, как случайныйсучок..

Вот какой был сон. Налейте и мне рюмашку… У вас на какойдень с похмвлья ужасная тоска и обида?.. У меня тоже на третий, потом надевятый… полагаю, что от запоя что-то помирает в нас. Дух здоровья, должнобыть. Помирает, бедный, от дьявольской сивухи, а на третий день и девятый… Тоесть как это «все наоборот!»… Прошу пояснить, раз вы меня перебили…

Интересно… Очевидно я хотел сказать то же самое, но всеперепутал… Значит, от запоя ничего в нас не умирает, а, наоборот, рождается внас сивушный бесенок с оловянными глазками и гунявой ухмылочкой… Затем онподыхает в нас же и, подобно тому, как с телом и духом покойника на третий идевятый день совершаются различные тайны, тек и сивушный бесенок поражавтсоответственно именно в эти загадочные дни покидаемую им обитель нашего телатоской и обидой… Стройно… Не уверен, однако, что все обстоит так, как выговорите. А если я прав? Значит, дух здоровья, временно померший от сивушногоугара, воскресает вдруг в трезвости, а бесенок алкоголя мается особеннотоскливо и обиженно как раз в моменты острого нашего вытрезвления на третийдень и девятый…

А вот что происходит с алкоголиками на сороковой день, я незнаю. Одно из двух: или запой начнется новый, или совсем избывается старый…

Хорошо, конечно, было ошиваться на даче Вчерашкина вБервихе, но в кандее, честно вам признаюсь, чувствовал я себя лучше. Уж больномного всякой высокопоставленной швали приходилось видеть. Но «ГрафаМонте-Кристо» я перечитал уже раз десять и понимал: если хочу попотрошить Силу,стеревшую с лица земли мою деревню и моих близких, да и не только моих, а ещемиллионов таких, как я, то нужно зажаться, нужно чистить клыки зубным порошком«Вперед», нужно стричь кготи дамскими ножничками, нужно мазать репейныммаслицем волосню, встающую на загривке от бешенства. Нужно, кроме всегопрочего, учиться видеть, слышать, понимать, сопоставлять, владеть своей волей ирожей почище Станиславского и Немировича-Данченко. Нужно закаляться, какСталин.