одежды (sic-, объясняемое Саяной vastränta “край одежды”). Видимо, праздничный наряд, наряд с украшениями обозначало вед. nirnij- (также “украшение”), из nis-nij- “украшаться”, “чиститься” и т.п. Здесь же нужно упомянуть название венка, гирлянды sràj-, четырежды встречающееся в РВ (ср. sraj- “плести”). Особенно показательно место IV, 38, 6, где говорится о том, что конь, прибежавший в состязании первым (гимн посвящен Дадхикра), получает в награду венок, словно разукрашенный сват.

В связи с одеждой уместно привести несколько названий, связанных с ткачеством и помогающих восстановить “ткацкий” инвентарь ведийского обихода. В качестве ключевого глагола выступает va- (vâyatï) “ткать”, имеющий индоевропейские истоки, хотя восстановление связи с ними встречается с определенными трудностями. Тот же корень в слове ôtu- “уток” (:ötum- “ткать”, Infin). При глаголе vä- часто в качестве объекта выступает tântu- “нить”, “основа для тканья” (:tan- “тянуть”, “вытягивать”)[426]. Тот же корень представлен и в tântra-, также обозначающем основу для тканья[427]. Слово paridhi- в РВ обозначает раму для тканья, на которую натягиваются нити. По своему составу и семантической мотивировке слово связано со сферой “тетического”, относящегося к установлению основ (ср. pari-dhä- “устанавливать вокруг“, “окружать”). Не случайно, что это же слово в РВ обозначает и ритуальную реалию (“ограда вокруг огня на алтаре”), и космический образ (Индра, раскрывающий paridhi- [plur.] Солнца), и самое идею защиты вообще. Деревянные колышки, к которым прикреплялись нити при тканье, обозначаются как mayükha-. Наконец, сама шерсть называлась ürnä-, а пучок шерсти — stukä- (ср. IX, 97, 17).

Конечно, одежда служила не только телу, но и душе, которую она могла радовать или своей красотой, или тем, что она выступала знаком определенного статуса, связанного с престижем. Такое же двоякое назначение и у ряда других элементов отдельных семантических групп. В частности, то, что можно обозначить как “лекарство, мази”, служило и для восстановления здоровья (ср. bhisâj- “целебное средство”, “лекарство”, bheçajâ- то же, нередко целебным оказывалось и растение вообще ösadhi- и др.), и для украшения, и не всегда одно отделялось от другого, ибо красота, украшенность понимались как высшее проявление здоровья. Мази в этом отношении особенно показательны. Они использовались и в ритуале; “помазанность”, собственно, и означала достижение некоего нового, более высокого, чем предыдущее, состояния. Ср. в РВ ànjas-, änjana-, anji-, реализующие такие значения, как “мазь”, “жир”, “украшение”, “блеск” (: anj- “мазать”, “помазать”, “украшать”, “умащать” и даже “прославлять”). Больных лечили знахари-лекари, которые пользовались не только целебными травами и лекарствами, но и амулетами, и “словесной” терапией — заговорами и совершением специализированных “медицинских” обрядов, предполагаемых этими заговорами[428]. Мифопоэтические и космологические корни медицины не подлежат сомнению, и в ведийских текстах, особенно, конечно, в “Атхарваведе” они видны невооруженным взглядом.

Словарь “украшений” РВ естественно продолжает соответствующие слова предыдущего раздела, ср. anji- “украшение” (собств. — “помазание”, “умащивание”) и abhyânjana- (abhi-anj-) “украшение”, “притирание”, с тем же корнем anj- “мазать”. Украшением могли быть и волосы, особым образом убранные (ср. opaçà- “коса”, “пучок волос”), и раскраска тела, лица (столь хорошо известная по более поздним источникам), и венки (srâj-), и, видимо, пестрые вышивки (péças-, ср. I, 92, 5: об украшении жертвенного столба, и др.; ср. выше о праздничном наряде — nirnij-) и драгоценные камни, и изделия из светлого блестящего металла (золото), часто строго локализованные — голова, лицо, руки, ноги, грудь. Ср. kurira- “женское головное украшение”, karnaçôbhana- “ушное украшение” (kârna- “ухо” & çôbhana- от çubh- “блестеть”, “сиять”), niskä- “золотое шейное украшение”[429], rukmâ- золотые пластинки на груди у Марутов (:ruc- “сиять”, “блестеть”, “излучать” и т.п.), khädi- “застежка, кольцо” (на руках и на ногах), “пряжка”, “браслет” (у Марутов) и т.п. В ряде случаев акцентируется материал, из которого изготовляется украшение, а не его свойства. Ср. hiranya- “золотое украшение”, manî- “драгоценный камень”, krçana- “жемчужина”. Украшения также отсылают к сфере мифо-ритуального и к свойствам, присущим мифологическим персонажам или ритуальным реалиям (блеск, сияние, ср. также благоухание в связи с ролью притираний, благовоний как в конкретном плане, так и в рамках “одористического” кода, получившего именно в Индии столь значительное развитие). В этой “косметической” сфере (ср. связь косметики и космологии) уже в эпоху РВ завязывается основа “эстетического”, которое позже станет самостоятельным комплексом, и те категории, что в будущем составят парадигму этого “эстетического”.

Со сферой “эстетического” и, следовательно, предназначенного для души связано и то, что имеет отношение к музыке, т.е. к эстетически отмеченному акустическому коду (ср. выше о визуальном и “одористическом” кодах). Речь идет прежде всего о музыкальных инструментах (ряд их названий “звукоизобразительны”, см. далее): karkari- род лютни, nait- род флейты, дудка (букв. — “трубчатый стебель”, ср. naja-), vanâ- “дудка” (“тростник”), gârgara- какой-то струнный инструмент, godhä- то же (собств. — “струна музыкального инструмента”, “тетива лука”), äghäti- ударный инструмент (цимбалы?), dundubhi- “литавры”, “барабан”, bâkura- “военная труба”, sasarpari- “боевой барабан”. Существенно, что музыкальные инструменты удовлетворяют и потребности в развлечении, в разрешении эстетических запросов (а более глубоко — в звуковом, “музыкальном” моделировании мира, впрочем, не имевшим за собой такой теоретической основы, как пифагорейская “музыка сфер” у греков), и нужды, возникающие в связи с военными действиями (сигнально-предупредительная, побудительная, “командная” функции).

И еще один небольшой фрагмент “вещного” мира ведийских ариев заслуживает упоминания. Речь идет об игре в кости, с которой связаны такие великие игроки, удачливые или неудачливые, как безвестный игрок в РВ X, 34 (“Гимн игрока”), Наль из “Махабхараты”, игрок-массажист, а позже буддийский монах из “Глиняной повозки” и многие другие. Три термина, относящихся к материально-вещной сфере игры, упоминаются в РВ — aksâ- “игральная кость” (букв. — “глазастая”, ср. âksi- “глаз”, ср. русск. очко), vibhïdaka- “орех Terminalia Bellerica Roxb.” — эти орехи использовались в качестве игральных костей; в X, 34, 1 дрожащие на ветвях дерева от ветра орехи сравниваются с женскими серьгами), irina- “желобок”, может быть, какая-то выемка, сосуд, служащие местом, куда падают подбрасываемые кости. Эти кости для игры принадлежат к миру вещей, но вместе с тем в процессе игры они действуют как жестокие и демонические, безжалостные и губительные силы, подчиняющие себе игрока, вырывающие его из семьи, отделяющие его от друзей и всего, что ему до сих пор было дорого. Эти силы действуют опьяняюще и втягивают человека в игру помимо его воли. «Дрожащие (орехи-серьги) огромного (дерева) опьяняют меня, рожденные ураганом, перекатывающиеся по желобку. Подобной напитку сомы с (горы) Муджават показалась мне бодрствующая (игральная кость) вибхидака /.../ Когда я решаю: “Я не буду с ними играть, отстану от уходящих товарищей”, — то брошенные коричневые (орехи-кости)