– Я бы на твоем месте этого не делала. – ГолосСирины прозвучал на редкость нежно, глаза сияли, и что-то неуловимое исовершенно новое в ее лице заставило Брэда остановиться, словно он понял,словно почувствовал прежде, чем она сказала.

– Это еще почему?

– Потому что у меня будет ребенок, Брэд.

Она произнесла это очень тихо. У него на глаза навернулисьслезы счастья. Брэд бросился к ней и крепко стиснул в объятиях.

– О любимая!

– Надеюсь, будет мальчик. – Сирина счастливоприльнула к нему, но он решительно поднял голову и заявил:

– Нет, девочка. Очень похожая на тебя.

– Разве тебе не хочется сына? – Сирина удивилась,но Брэд смотрел на нее так, словно она только что совершила чудо, совершенно необращая внимания на ее слова, переполненный охватившими его чувствами.

В восемь часов утра за ними прибыла машина, чтобы отвезти вГавр. Чемоданы уже были собраны и ожидали в холле. Рядом с ними стоялиМари-Роза и Пьер, очень расстроенные, напряженные и бледные. Мари-Роза то идело прикладывала к глазам платок, а на лице Пьера, когда он в последний разпожимал руку Брэду, застыло грустное выражение, какое бывает у отца, навсегдарасстающегося с сыном. Впервые за последние годы они с такой любовью относилиськ людям, на которых работали, и вот теперь молодая пара, пробудившая в них этулюбовь, стояла перед ними, также сожалея о разлуке.

Для Брэда это означало конец одной эры и начало новогопериода в жизни. Он отлично это понимал. Во время войны он стал просточеловеком с самым заурядным именем Фуллертон. В армии это имя никому ничего неговорило. Фуллертон? Ну и что? Но теперь он возвращался в Америку. БрэдфордДжервис Фуллертон III и все такое прочее. Он увидит мать, отца, братьев,друзей, отправится на свадьбу к Грегу, попытается объяснить, почему остается вармии, почему ему это подходит и нравится и почему он не собирается покидатьее. Ему придется объяснить, почему у него нет желания заниматься политикой, какотец, или же работать в семейной юридической фирме, почему он так уверен вправильности своего выбора. Он также отлично понимал, что ему придется ответитьи на молчаливый вопрос, который никто не посмеет задать вслух: почему онженился на Сирине? Теперь, когда они покинули безопасный уют семейного очага вЕвропе, он чувствовал себя готовым защитить ее. В особенности теперь, когда онаносит его ребенка. Но если бы Сирина и не была беременна, он все равно мечталбы сделать для нее переезд максимально безболезненным, отлично понимая, чтопервые дни общения с его матерью, вероятнее всего, окажутся для нее оченьтрудными. Но Брэд не сомневался, что даже его властолюбивая мать капитулируетперед обаянием Сирины. Впрочем, если этого и не произойдет, ему на этосовершенно наплевать. Отныне его сердце полностью принадлежало Сирине. Последолгих лет, проведенных в армии, семья казалась ему чем-то менее важным, менеереальным.

Все это всплыло в голове Брэда, когда он обменивалсяпоследним рукопожатием с Пьером, склонился расцеловать в обе щеки Мари-Розу,что за мгновение перед ним проделала Сирина.

– Обещаете прислать нам фотографии малыша?

То же самое попросила Марчелла накануне вечером, когдаСирина разговаривала с ней по телефону.

– Дюжину снимков, обещаю.

Сирина пожала руку Мари-Розе, а затем провела по едвазаметно увеличившемуся животу. Брэд уже не оставлял без внимания ее живот,почти ежедневно проверяя, как он подрастает, а она подтрунивала над еговлюбленностью к сыну.

– К дочери, – неизменно поправлял он, а Сиринарадостно смеялась. Ей хотелось родить мальчика, чтобы он унаследовал его имя,Брэд же всегда заявлял, что ему наплевать на имя и единственное, о чеммечтает, – это о маленькой девочке, которая была бы ее точной копией.

Они обменялись последними рукопожатиями со стариками и селив машину. Когда они проезжали по авеню Гочи в направлении площади Звезды,Сирина на миг положила голову на плечо Брэду, как когда-то в Риме, и подумала,увидит ли она когда-нибудь эти ставшие знакомыми места.

– Ты в порядке?

Брэд озабоченно посмотрел на нее. Однако Сирина кивнула иулыбнулась.

– Отлично. – Затем, бросив взгляд а окно,добавила: – Просто я прощалась… еще раз.

Брэд нежно сжал ее руку.

– Ты уже много раз прощалась, любовь моя. – Онзаглянул ей в глаза. – Надеюсь, теперь мы устроимся и у нас будет свойдом. По крайней мере на время. – Он предполагал, что сможет остаться вСан-Франциско лет на пять, может быть, даже дольше. – Мы устроимзамечательный дом для нашего ребенка, пустим корни, обещаю. – И, еще развзглянув на жену, добавил: – Ты будешь очень тосковать по своему дому, любимая?

– О Париже?

– Я имел в виду все, не только Париж… Европу.

– Да, Брэд. Я все время боялась войны, волновалась забабушку, смогу ли когда-нибудь вернуться в Венецию или Рим. Я чувствовала себясловно в тюрьме, когда была в монастыре. Теперь все будет совершенно иначе.

Правда состояла еще и в том, что у нее теперь никого не былов Европе. Кроме разве что Марчеллы. Единственный близкий человек, который был уСирины, – это муж, и она понимала, что ее место рядом с ним. Вчера онапозвонила Марчелле и сказала об отъезде. Она рассказала ей и о малыше. Марчеллатак обрадовалась, что смеялась и плакала. Однако она отказалась от приглашенияСирины поехать с ними в Штаты. У Сирины теперь есть Брэд, а Марчелла чувствовала,что ее место в Риме.

– На этот раз все по-другому. – Сирина пожалаплечами и улыбнулась. – Мне грустно уезжать отсюда, но только потому, чтоя привыкла жить здесь, потому что мне все тут знакомо, потому что я говорю наэтом языке.

– Не глупи, ты говоришь по-английски почти так же, каки я. Должен признать, – он улыбнулся жене, – даже лучше.

– Я не об этом. Здесь меня понимают, понимают моюжизнь, мой характер, мою душу. В Штатах все иначе. Там люди не такие, как мы.

– Да, пожалуй, ты права.

Брэд знал, что многие в Америке не поймут ее прошлого. Дажене утрудят себя попыткой представить, какие прекрасные творения окружали ее ссамого детства: уникальные скульптуры, панно, картины, дворцы в Венеции и Риме– все это составляло ее детское окружение, а также люди, с которыми онаобщалась, образ ее жизни. Всего этого она лишилась. Но огромная часть прошлогои пережитого проникла в ее кровь, стала неотъемлемой частью ее личности. Брэдочень долго мучился вопросом, насколько все это может вписаться, влиться в его культуру.Это-то и служило одной из причин, почему он не слишком торопился возвращатьсяобратно в Америку. Но теперь этот момент настал, и для того, чтобы сделать этотпереход постепенным, более легким, он решил использовать часть своего отпуска.Брэд взял билеты на «Либертэ» – океанский лайнер, который по окончании войныреквизировали у Германии и передали Франции. Им предстояло пересечь Атлантику вкаюте первого класса, расположенной на одной из верхних палуб.