Ну, это меняет дело! Наследство сразуприобретает особую ценность!

Отшвырнув альбомы, Дебрский подошел кпотемневшему окну. Уже поздно, совсем поздно. Не лечь ли спать, уповая настаринную и опять-таки незабытую премудрость: утро вечера мудренее?

Да нет же! Он же не заснет, раздираемый этимидурацкими сомнениями!

Стоп. А что, если ключ наконец найден? Изаключен сей ключ вот в этих двух словах: «дурацкие сомнения»…

Почему бы не предположить, что сомнения его ивпрямь дурацкие, что он в самом деле важное лицо в дилерской фирме «Вестерн»,Антон Антонович Дебрский, попавший вместе со своей женой в жуткую катастрофу –совершенно случайно попавший! И нет никакого заговора. И никто его нененавидит. И Сибирцев вместе со своей разбойничьей фамилией может продолжатьспокойно работать на «Скорой», а Камикадзе – никакой не камикадзе, апросто-напросто лихач-неудачник. А Инна…

Он словно бы увидел ее побледневшее лицо,сузившиеся глаза, услышал ее напряженный голос: «Почему мне кажется, что тыпритворяешься? Если ты ехал за Ниной – за ней, – то каким же образом онаоказалась в твоей машине? Я бы поняла, если бы ты мчался уже из Карабасихи, ноты ведь ехал из Нижнего! Каким образом?»

Да, вопросы есть. Есть вопросы! И такоевпечатление, что ему никто на них не ответит, кроме него самого. Но как?!

И тут он понял – как. Немалую роль сыграла вэтом его решении милая и дорогая «Ловушка для Золушки». Потерявшая память Мипыталась понять, кто она, разыскивая прежних своих знакомых, не связанных синтригой Жанны. Вот так же поступит и он. Сейчас опять прочешет всю квартиру впоисках каких-нибудь телефонов и адресов, а наутро – к сожалению, придетсядотерпеть до утра, потому что сейчас уже слишком поздно, – обзвонит всетелефоны и объедет все адреса. Не может быть, чтобы не нашлось ни одногочеловека, который не подсказал бы пути к разгадке!

И в это мгновение зазвонил телефон.

От неожиданности Дебрского шатнуло. Брать трубкуили не брать? Что может означать столь поздний звонок? Опасность? Или наоборот– разгадку тайны? А вдруг это звонит кто-то из «заговорщиков»?

От звона заболела голова, и он все-таки поднялтрубку:

– Алло?

– Дебрский? – сердито спросилмужской голос – увы, совершенно незнакомый. – Это вы, Антон Антонович?

– Ну, предположим, – ответил он,чувствуя себя довольно глупо.

– Хренова мать, Дебрский! – счувством произнес незнакомец. – Это Алик Валдис звонит. Куда вызапропастились? Решили меня продинамить? Вы фотографии будете забирать или нет?

– Ка… – начал было Дебрский, ноосекся. Он хотел спросить: «Какие фотографии?», однако вовремя сообразил, чтоделать этого ни в коем случае не следует.

Судьба решила пойти ему навстречу. Онапосылает ему одного из тех, кто знал настоящего Дебрского. Нельзя упуститьтакого шанса!

– Как же, как же, собираюсь, –быстро ответил он.

– Отлично! – Голос в трубке заметноповеселел. – А когда?

– Если можно, немедленно.

* * *

Ветер шумел и шумел… Нина прислонилась лбом кстеклу, ощущая мимолетное облегчение от его прохлады и вспоминая, как ревелэтот ветер недавно над Горьковским морем, как проламывался сквозь придорожныйлес, словно вокруг стояли не вполне цивилизованные окрестности трех райцентров,а дичь и глушь почти первобытная – необитаемая, темная, унылая. И хотя сейчасона находилась в теплой, освещенной комнате, хотя была уже не одна, этоощущение всепоглощающего уныния никуда не делось, а словно бы усугубилось,назвавшись тяжелым словом «тоска»…

– И что ты сделала потом? – спросилКонстантин Сергеевич.

Нина не обернулась. Ей было легче стоять воттак, не глядя на деда, общаясь только с его размытым отражением в темном окне.Ей было стыдно того, что она «сделала потом».

– Ну, я… – Нина попыталасьусмехнуться. – Я ринулась в подъезд и позвонила в Инкину дверь. То естьповела себя довольно пошло и, не побоюсь этого слова, вульгарно.

– М-да, – протянул дед. – И яне побоюсь этого слова.

– Уж не знаю, что было бы дальше, но ониоказались настолько любезны, что не дали мне совершить последнюю глупость иустроить сцену. В смысле, не открыли дверь.

– Как так?

– Молча. Нет, натурально – молчали какрыбы. И когда я снова вышла во двор, окна были уже темные. Затаились.

– Жуть! – слегка усмехнулсядед. – Поглядишь – картина, а разглядишь – скотина! Только… слушай, Нин,вспомни свое тогдашнее состояние и скажи: ты абсолютно уверена, что виделаименно Антона?

Дед говорил осторожно, как бы опасаясь ееобидеть, но Нина не обиделась. Именно этот вопрос она и сама задавала себе вседва часа, прошедшие с того мгновения, как вспыхнувшая сигарета осветилазнакомый профиль на знакомой лоджии.

«Он или не он?» – думала Нина, когда билась вэту молчаливую дверь, и когда бежала через жутковатый, но в этот час совершеннопустой, без единого маньяка, подземный переход на вокзальную площадь, и когдабродила меж машин, ища придурка, который в полночь повез бы ее за стокилометров, в какую-то там безумную Карабасиху… Но ведь ей в самом деле большенекуда было податься в Нижнем. Разве только в милицию! Или уж в гостиницу. Анужно, смертельно нужно было оказаться сейчас около родной, теплой души, чтобне придумывать всякие отговорки, а открыться, исповедаться, получить совет илихотя бы искреннее сочувствие: ведь ее только что предали двое самых близкихлюдей.

Ну а для всего остального мира ее страстноежелание немедленно, среди ночи, попасть в Карабасиху казалось какой-то дичью.Особенно для таксистов. Ей так и говорили: «Да где же вы, девушка, такогопридурка найдете?!»

Что характерно, нашла! Даже двоих – в том смысле,что это оказалась семейная пара из Чкаловска. Жена вернулась из Москвы не токрасноярским, не то пермским ночным поездом, а муж встречал ее, совершенноспокойно воспринимая перспективу еще часа полтора гнать по ночной дороге дородимого дома. Пара очень обрадовалась возможности положить в свой кармантриста рублей – Нина выложила бы и втрое больше, да эти добрые люди, видно,постеснялись непомерно запросить с женщины с ребенком на руках, к тому же запопутную дорогу. Вообще, успела подумать с мимолетной усмешкой Нина, ей везло вжизни с попутным транспортом, чего не скажешь, к примеру, о любви…

О ней, об этой любви, она тоже думала,уставившись в темное стекло, за которым свистела ночная трасса. Вернее, ополном отсутствии этого чувства в их с Антоном отношениях.