Я вошла в избенку и моментально стукнуласьлбом о низкую притолоку. Потирая ушибленную голову, проследовала за хозяином в«зал». Внутри стояла железная кровать с древней панцирной сеткой, допотопныйстол, два колченогих стула и кованый сундук, настоящий раритет. Любой сотрудникэтнографического музея онемеет, заполучив такой. Скатертью служила газета, а накровати никаких признаков постельного белья, лишь драное ватное одеяло иподушка в засаленном напернике.

– Ну, – весьма нелюбезно спросилфранцуз, – объясните теперь по-человечески, что вам нужно?

Я решила поставить хама на место и, светскиулыбаясь, прощебетала:

– Будем знакомы, баронесса НаталиМакмайер.

Французы жуткие снобы, и этот не оказалсяисключением.

– Прошу, мадам, присаживайтесь, менязовут Клод Рабель. Так какая проблема привела столь очаровательную особу в этуглушь?

Отметив, что титул сразу прибавил мнеочарования, я сообщила:

– Разыскиваю приятеля, Базиля Корзинкина,сказал – поедет на денек в Горловку, и пропал.

– Как? – удивился в свою очередьКлод. – Разве вы приехали в Россию не по линии «Альбатроса»? Вы неэкстремальная туристка?

– Кто? – обозлилась яокончательно. – Да объясните, в конце концов, что все это значит.

Рабель замялся. Видя колебания, я наглодобавила:

– Пока не пойму, что к чему, не уеду.

Клод вздохнул. Наверное, решил, что от такойхамки нелегко отделаться.

История оказалась интересной. В Парижегосподин Рабель работает управляющим крупной фирмой. День-деньской крутится какбелка в колесе. Раздражает все – избалованные и глупые клиенты, тупыеподчиненные. Дома поджидает взбалмошная женушка и трое деток милого подростковоговозраста. Короче, покоя нет ни днем ни ночью.

Пару лет назад врачи обнаружили у Клода язвужелудка и положили его в больницу. Там он познакомился с весельчакомАлександром. Алекс рассказал Клоду о потрясающем отдыхе, который организуетсовместное русско-французское турагентство «Альбатрос». Экстремальный туризм.Стоит весьма и весьма недешево, зато какие ощущения! Все туры строгоиндивидуальны, можно заказать, что душе угодно.

Едва выйдя из больницы, Клод побежал на улицуРоти. Алекс предупредил, разговоры стоит вести только с дамой по имени Элен, инужно сказать, что адресок дал Александр. Дело-то не совсем законное.

Элен, мило улыбаясь, принялась рассказыватьошарашенному Клоду об услугах. Можно посидеть месяц в российской тюрьме или влагере, поехать в заброшенную провинциальную деревню и вести там жизньаборигена. Предлагалось еще весьма щекочущее нервы и любимое многимиприключение – стать жертвой насильника или самому превратиться в палача. Однивыбирают роль бомжей, другие – сутенеров, третьи просто живут в спальном районеМосквы четыре недели, имея только триста российских рублей. Бодрит и заключениев психиатрическую клинику…

Клод подумал, подумал и решил стать зеком. Ужечерез две недели его встречали в московском отделении «Альбатроса». Красивая,статная брюнетка по имени Лола отобрала паспорт, сказав:

– Пусть лучше хранится у меня в сейфе.

Потом Клода посадили в машину и повезли. Путьзанял примерно около часа, и в конце концов автомобиль притормозил у таблички:«Стой, режимная зона!» Мимо высокого забора с колючей проволокой, мимо вышек счасовыми прошли в какое-то здание, там Клоду выдали черную куртку, такие жештаны и кепку. Конвойные втолкнули его в барак.

В небольшой комнате стояли три прикрытыезастиранными одеяльцами двухэтажные железные койки, окрашенные в синий цвет.Скоро появились и «коллеги» – два мужика с простоватыми лицами. Как понял Клод,их звали Ваня и Саша. Больше он ничего не разобрал, поскольку абсолютно невладел русским. Правда, к концу «срока» выучил несколько слов – хлеб, чай,сахар да еще матерные ругательства.

Потянулись дни на зоне, похожие один надругой, словно яйца. Побудка, построение, проверка, работа, прогулка. Кормилитри раза в день – отвратительно и совершенно несъедобно. Охрана пару раз неслишком больно накостыляла Рабелю по шее. Ваня и Саша не привязывались. Дажебыли приветливы. Угощали сигаретами, делились печеньем и чаем, а после отбояучили француза блатной фене, потешаясь над его произношением.

Жизнь в лагере оказалась построена такимобразом, что Клод совершенно не пересекался с другими заключенными. Изредка онвидел, как в столовую с бодрой песней идет отряд человек эдак сто, а вмастерских, где шили брезентовые рукавицы, каждый сидел за своей машиной, иохрана пресекала любые разговоры.

Через две недели, скорей всего от голода,прошла язва, во всяком случае, перестала беспокоить. Затем наладился сон. Вдесять вечера Клод не успевал донести голову до подушки, как веки смыкались.Пропала тупая боль в затылке. В последнюю неделю бытности зеком Рабель с невероятнымаппетитом уничтожал «рыбкин супчик» и перловку, сдобренную машинным маслом.

В Париж он вернулся абсолютно здоровым,веселым и великолепно отдохнувшим.

В этом году решил пожить отшельником. На сейраз его привезли в Горловку и бросили в избе кузнеца с небольшим наборомпродуктов. Сначала все шло просто чудесно. Клод собственноручно отмыл избушку,таская воду ведрами из речки. Целыми днями хлопотал по хозяйству, готовя суп,расчищая двор от камней. Ложился спать в восемь, вставал около шести. Именно взаброшенной деревне управляющий вспомнил, что писал в юности стихи, и вновьпринялся слагать вирши. Ощущение полного одиночества, оторванности от мираприносило потрясающее успокоение…

Но вскоре кайф сломался. Сначала парижанинобнаружил, что в деревне живет старик. Прохор не мешал ему, встречалисьизредка, но ощущение полного одиночества пропало. Затем явился какой-тоиностранец, говорящий по-французски.

– Корзинкин? – вырвалось у меня.

– Не знаю, фамилии не назвал.

– Темноволосый, кареглазый, со смуглымлицом?

– Да, похож.

…Гость постучался в окно ночью. Клод слегкаиспугался и глянул на часы – полночь.

– Кто? – крикнул он по-французски,понимая глупость поступка. Никто не поймет вопроса.

Неожиданно с порога донесся ответ на родномязыке:

– Откройте, бога ради, не бойтесь.

Рабель распахнул дверь и увидел вконецперемазанного мужика.

– Ехал мимо, – пояснил тот, –проколол колесо, пытался в темноте починить, да не вышло. Пустите наспереночевать…

– Нас? – изумилась я.