К ужину Настя не спустилась, за ней послалигорничную. Через пять минут женщина с криком влетела в столовую. Она обнаружиладевушку в петле под потолком возле печки, в колыбельке лежал задушенныймладенец.

Отец и мать старательно изобразили сначалаужас, потом отчаяние и вызвали врача. Доктор только развел руками, и несчастныхпохоронили за оградой семейного кладбища.

Слуги тихонько шушукались. Марфа, нашедшаяНастю, сказала своей ближайшей подруге, что Гликерия и Федор совершенно неудивились, узнав о кончине дочери, даже вроде ждали подобного сообщения.

– Позора побоялась, – произнес отец.

– Господь ей судья, – вздохнуламать.

– Они ее сами и порешили, – плакалаМарфа.

На следующий день горничной дали денег,подарили дом, корову и всяческую утварь. Якобы за отличную службу, и отправилиженщину жить в село Потапово, расположенное в ста двадцати километрах отГорловки. Несколько дней пути на хороших лошадях.

– Неужели родную дочь убили? –вырвалось у меня.

– Запросто, – ответил Прохор, –грех-то какой – от брата родить! Если случалось такое у господ, так завсегдадевчонку или в монастырь определяли, или к дальним родичам сплавляли, амладенцев душили, или нянька чего в рожок подсыпет.

– Господи, зачем?

– Кровь берегли, уродства в семье нехотели. Даже если младенец нормальный получался, то его дети уж точно были быдурачками.

– А дочь почему выгоняли?

– Ну так сына женить надо, девка начнеткозни строить, молодую жену смущать, не дело! И замуж ее никто не возьмет –подпорченный товар! Одно остается – либо грехи замаливать, либо в тетушках удальних родичей проживать…

– Несправедливо получается, –возмутилась во мне феминистка, – женщина страдает, а мужчине все с руксходит. В постель-то она не одна ложилась, вместе с братом…

– Он – продолжатель рода, – суровообъявил Прохор, – женится, фамилию сохранит, а девка на сторону уйдет, вмужнину семью.

Андрея Корзинкина продержали несколько лет вМоскве, а когда история подзабылась, вернули в Горловку и женили на МарииВяземской. Но настоящей любви в этой семье не было, хотя у молодой спустядевять месяцев после свадьбы родился сын Трофим. Недели не прошло после родин,как Андрей загулял с соседкой-помещицей, потом завел роман с другой, третьей,короче, вел себя как холостой мужчина. А после смерти родителей вообще потерялвсякий стыд и по ночам не приходил домой.

Мария занималась садом, без конца подрезаларозы и пыталась вывести новый сорт. Тихая, абсолютно безответная, постоянномолчавшая. Громкого слова от нее не слышал никто. Бывало, уйдет летом на целыйдень в лес и только к ужину возвращается с букетами… Полной неожиданностью дляАндрея стала вторая беременность жены. Впрочем, он все же иногда заглядывал всупружескую спальню. Но окончательное изумление испытал муж, увидевноворожденного. У белокожих, светло-русых и голубоглазых родителей появился насвет темноволосый, смуглый мальчик с карими очами.

– Весь в прадедушку, – заявилаМария, улыбаясь.

Дворня вновь зашушукалась. Чем старшестановился Николай, тем яснее было видно, что они с Трофимом из разного гнезда.В конце концов различие стало настолько бросаться в глаза, что младшегоотправили учиться в Москву. Между братьями никогда не существовало близкихотношений. Старший частенько бил Николая и шепотком обзывал «приблудой». Как-тораз словечко услыхала Мария, и Трофима в первый и последний раз высеклирозгами. С тех пор он стал любезно улыбаться брату и прекратил с ним всяческоеобщение.

– Ничего, – вздыхала мать, –подрастут, женятся, разделим деревеньки, начнут хозяйствовать, все и уладится.Дед мой был вылитый цыган, вот правнук весь в него, а Троша просто ревнует, свозрастом это пройдет.

В декабре 1917 года в Горловку пришли красноармейцыс бумагой, барский дом предписывалось освободить.

– Тута теперь станут раненых лечить,сваливайте, господа хорошие, будя, пожировали, – сообщил чуть пьяноватыйпарень в шинели.

Мария кинулась собирать столовое серебро.

– А вот этого не надо, гражданочка, –нехорошо ухмыльнулся командир, – все конфискуется в пользу победившейреволюции.

Мария растерянно посмотрела на мужа. Тотвежливо предложил:

– Может, солдаты желают выпить изакусить? Распорядись, дорогая!

Тут же накрыли огромный стол. Молоденькиегорничные с ужасом наблюдали, как солдаты немытыми руками рвут на частиароматную курятину. Из подвалов таскали элитные вина и коньяки. Вскоре«конфискаторы» запели песни, а потом заснули мертвецким сном. Для пущегоэффекта в выпивку им подсунули снотворное.

Пока красноармейцы, распространяя удушливыйзапах нестираных портянок, спали, слуги вместе с господами метались покомнатам, собирая самое ценное. Кое-что зарыли во дворе, часть прихватили ссобой.

– Ненадолго расстаемся, братцы, –плакал Андрей, прощаясь с дворней, – скоро хамов погонят, опять прежняяжизнь пойдет.

Одолжив у ключницы и повара одежду, барин ибарыня пошли по дороге в деревню. Трофим, надевший наряд конюха, нес чемоданчикс вещами и ценностями.

В Горловке заночевали. Утром Андрея и Мариюнашли проспавшиеся солдаты, вывели во двор и расстреляли.

– Уж как их староста ни прятал, –вздыхал Прохор, – а отыскали… Прямо за избой и порешили…

Потом, ближе к вечеру, верные слуги сколотилигробы и похоронили господ на кладбище.

– А Трофим?

Прохор принялся кашлять и наконец произнес:

– Да чего уж там, коммунистов проклятыхдавно нет. Спасся парень.

У Евлампии дочь Авдотья в жару лежала,лихорадка ее ломала, так Трошу рядом положили, солдаты даже в избу побоялисьзайти. А наши все про барчука смолчали, так и выжил…

Вскоре из города прибыл Николай и долго рыдална родительской могиле. Помирился он с братом, юноши кинулись друг другу вобъятия и решили вместе эмигрировать. Но в ночь перед отъездом Трофима свалилалихорадка. Очевидно, он все же подцепил болезнь от Авдотьи. Вместе с нимзаболел еще один парень – Лешка Никитин.

– Беги, сынок, один, пока жив, –велела Николаю Евлампия, – горе, конечно, но, похоже, Троша не жилец.