Хёссу было известно, что к некоторым привилегированным заключенным отношение было лучше, чем к другим, но предпочитал не думать, что ужасные условия, в которых огромное количество людей было вынуждено сражаться за жизнь, – его пряма вина. Он критиковал женщин, борющихся за хорошие работы в лагере:

«Чем безопаснее была должность, тем больше люди хотели ее получить и тем больше за нее боролись. Каждый думал лишь о себе. В этой борьбе на кону стояло все. Не жалели никаких средств, даже самых извращенных, лишь бы только освободить желаемую позицию или удержаться за нее. Побеждали, как правило, самые бессовестные»{290}.

Немало заключенных Освенцима были настоящими преступниками – в том числе убийцами и насильниками, – а не просто гражданами, арестованными за расовую, религиозную или культурную принадлежность, политические взгляды или сексуальную ориентацию. Стремясь выжить, люди самого разного происхождения изо всех сил боролись за позиции, дающие им хоть сколько-нибудь влияния. «Ветеранов» системы, которые выживали месяц за месяцем, год за годом, несмотря ни на что, уважали и даже побаивались.

Тем, кого привезли в Освенцим в первые годы, делали татуировки с низкими числами. Переживших то время называли «низкими номерами». Будучи «ветеранами» освенцимской системы, «низкие номера» из словацких евреев – женщины, привезенные на первых поездах – лучше всех знали, как вывернуть любую ситуацию в выгодный для себя свет. Получив завидные должности, некоторые пользовались положением, чтобы помогать нескольким избранным. Таким образом создавались жесткие, полупреступные группировки, но были и более заботливые группы, построенные на сотрудничестве и щедрости, которые Хёсс либо не замечал, либо отказывался это делать.

Хёсс наблюдал за заключенными, будто это были существа другого вида, дикие звери в клетке, а не люди, которые из-за его же организации были вынуждены полагаться лишь на базовые инстинкты и бороться за выживание. Холодная ремарка «каждый думал лишь о себе» особенно ужасает, потому что изрек ее человек, по безразличной команде которого совершались массовые убийства. Да и в случае с Мартой он явно был не прав.

В общем, Марта пользовалась своей привилегией, чтобы спасать других. Новое ателье должно было стать прибежищем стольких женщин из Биркенау, сколько возможно.

Традиционно женская работа вскоре спасет жизни многим заключенным, но еще одна сфера, также традиционно женская, поможет заключенным опираться друг на друга – секретарская работа; в административной системе СС печатью, заполнением документов и хранением информации о работе занимались именно заключенные-еврейки. Они располагались в здании администрации СС, Штабсгебойде.

Катя Зингер была чешской еврейкой и работала в освенцимской администрации. Два года она заполняла журнал учета заключенных, lagerbuch. Катя пользовалась положением, стремясь помочь окружающим. Когда эсэсовский офицер спросил, почему она донимает его просьбами помочь конкретным заключенным, она ответила прямо: «Это мои люди»{291}.

Работающие в Штабсгебойде заключенные быстро научились использовать сложную бюрократическую систему лагеря на благо сопротивления. «Лагерная книга», которую вела Катя, стала главным инструментом анализа статистики рабочих. В рабочем реестре указывалось, сколько заключенных определенных профессий есть в лагере. Департамент труда распределял заключенных по местам, где не хватало рабочих рук.

Раз в месяц бюро DII экономического штаба сообщали, сколько заключенных конкретных профессий было доступно. Капо разных команд отправляли запросы раз в неделю, называя, сколько заключенных им требуется, и что они должны уметь. Клерки-заключенные советовали подходящих рабочих. Они могли помогать друзьям, назначая их в хорошие команды, или же мстить тем, кто им не нравится, определяя их на самые тяжелые работы.

Вот и Марта могла свериться с подробной картотекой и узнать, кто из ее друзей в лагере, и чьи номера можно назвать.

Заключенные, погруженные в самый ад Биркенау, тоже изо всех сил старались налаживать полезные связи. Вопрос был не просто в желании улучшить свои условия, это была борьба за жизнь. Рене Унгар, дочь раввина и братиславская подруга Ирены, некоторое время работала в офисе, пока в октябре 1942 года ее не выкинули обратно в рабочую массу. Рене сильно ослабла после тифа и малярии и понимала, что долго она не протянет. Дни и ночи напролет она думала, как можно спастись. Она рассказала всем, кому только можно, что может работать секретаршей и портнихой, и когда ее силы, казалось, уже были на исходе, Рене взяли в команду Марты.

Рене понимала, как ей повезло. Она знала, что в Биркенау томятся настоящие кутюрье из Франции, а она даже пока не могла называться профессиональной портнихой. Марта убеждала ее: она будет учиться, у нее все получится. Даже в относительной безопасности, Рене не переставала думать о тысячах гибнущих девушек, среди которых были и ее подруги.

Рудольф Врба, словак, который так помог Ирене в «Канаде», понимал, что привилегия «низких номеров» среди словацких женщин появилась не из воздуха. Он сказал: «Если сейчас они пользуются какими-то привилегиями, это значит, что они уже перетерпели нечто ужасное»{292}.

Из самых первых заключенных, привезенных в Освенцим в 1942 году, за первые четыре месяца погибло более девяноста процентов. Из десяти тысяч женщин, депортированных из Словакии, домой вернулись лишь около двухсот{293}.

«Сейчас увидим, умеешь ли ты шить. Если ты нас обманула, отправишься в блок 10!» – Лагерфюрерин СС Мария Мандль{294}.

Гуня Фолькман, несмотря на внутреннее достоинство и упорство, тоже почувствовала отчаяние, когда вызвали ее номер – 46351. Она не располагала привилегиями «низких номеров». Измученная тяжелой работой в ткацкой кабине, мучаясь высокой температурой и болезненным абсцессом, Гуня поняла, что у нее нет выбора, и внесла себя в список больных. Увидев условия в ревире для заключенных, она почувствовала себя еще хуже. На кроватях были плотные слои испражнений. Застелить кровать было нечем, о мытье не шло и речи. По ее голому телу ползали вши. Соседи по постели быстро становились трупами.

Гуню спасли дружба и преданность – качества, которые нацисты всеми силами старались, но не смогли, подавить. В ревире о ней заботилась подруга, некогда работающая в еврейской больнице в Лейпциге, Отти Ициксон. Несмотря на то, что с точки зрения медицины Отти ничего сделать не могла, она помогла другим образом: в тот день, когда еврейских пациентов уводили на смерть, спрятала Гуню в комнате с неевреями. Заключенная с номером 46351 не оказалась в одной телеге с живыми трупами, которых ждали газовые камеры.

После четырех недель борьбы за жизнь, Гуню выписали. Она доплелась до своего барака, где подруги встретили ее невероятной новостью: ее вызвали на работу в Штабсгебойде, легендарное место. Но она пропустила призыв, пока была в больнице. Больных к эсэсовцам не подпускали.

– Не переживай, – утешали ее