Ухоженная Кете Роде не жалела угощений и хороших тканей для своей польской служанки. Она обожала вечеринки и красивые вещи. Вещи, принесенные из «Канады», тщательно отмывались марганцовкой. Она страшно обрадовалась, когда узнала, что летом 1944 года в лагерь депортируют много евреев из Венгрии, ведь они привезут с собой «целые горы сокровищ»{284}.

Нельзя обойти вниманием и Хедвигу.

«Моя бабушка была злой, жадной женщиной, она бесстыдно пользовалась положением жены коменданта», – Райнер Хёсс{285}.

Если верить рассказам, Хедвига была преданна заключенным, работающим у нее дома и в саду. Она угощала их едой и сигаретами, дарила букеты цветов. Они с мужем вмешивались в процесс, чтобы предотвратить перевозки, наказания и даже убийства заключенных. Марта выжила благодаря Хедвиге и Рудольфу. Они трижды спасли жизнь садовнику, Станиславу Дубилю. Однако тот слышал, как Хедвига называла мужа Sonderbeauftragter für die Judenvernichtung in Europa[32]. Хедвига также считала, что «в нужный момент, настанет очередь и английских евреев»{286}.

Возможно, дело было в удобстве: комендант с женой хотели сохранить жизни тем, кто уже на них работал, а то, что сотни евреев, привозимых в Освенцим, отправляли на смерть немедленно или убивали посредством изнурительной работы, их не касалось.

Работая на Хедвигу Хёсс, портнихе Марте надо было сочетать две роли – прислуги и шпионки. С одной стороны, ее работу высоко ценили, и она считалась вхожей в дом Хёссов; с другой – Марта по своему горькому опыту знала, как страдают другие заключенные, и она была твердо намерена воспользоваться своим положением, чтобы им помочь. Ей удалось устроить в мастерской на чердаке еще одну портниху – спасти хотя бы одного человека от ужасов Биркенау{287}.

Как-то Хедвига забралась на чердак и присела посмотреть, как женщины шьют. Вдруг она заговорила.

– Вы работаете быстро и качественно. Как же это может быть? Евреи ведь паразиты и обманщики, которые только и делали, что рассиживались в кафе. Где вы научились так работать{288}?

Все комплименты Хедвиги были пропитаны антисемитизмом. Марта была для нее просто еврейкой или человеком?

Талант Марты отметила не одна Хедвига. Другие эсэсовские жены завидовали фрау Хёсс, которая пользовалась личными услугами Марты. Они тоже хотели воспользоваться талантом евреек, чтобы освежить свой гардероб. Почему одежда должна была доставаться только фрау Хёсс? Хедвига поняла, что может расширить мастерскую и вынести ее за пределы чердака. Она придумала открыть новое заведение: группа избранных портних в Освенциме, служащая нацистской элите.

Кем бы они ни были на самом деле – безразличными или сочувствующими наблюдательницами, коллаборационистками, – жены эсэсовцев в Освенциме стали клиентками ателье Марты. От их пожеланий и капризов зависело множество судеб. Освенцимская система эксплуатации была создана для унижения и уничтожения заключенных. Марта использовала систему, чтобы спасти хоть кого-то.

8. Из десяти тысяч женщин

«Из десяти тысяч женщин в Биркенау как минимум пятьсот человек были хорошими портнихами, но если их никто не знал, никто не мог их выручить».

Браха Беркович.

«Твой номер» – совершенно безобидное словосочетание вне контекста.

Для заключенного концлагеря это словосочетание – выделение конкретного человека по номеру – означало скорую смерть. Однажды, в начале лета 1943 года, по номеру вызвали Ирену Рейхенберг, 2786.

Выделение из толпы и в мирное время не сулит ничего хорошего, что уж говорить о том, когда это делают эсэсовцы; Ирена услышала свой номер и сделала шаг вперед, готовясь к худшему. Ей было все равно, что ее ждет. Она скорбела по сестрам, Фриде, Йолли и Эдит, и все еще считала смерть спасением.

Ирену отправили в кабинет администрации Биркенау, который располагался в здании напротив теперь печально известного кирпичного входа в лагерь. Там ее раздели и осмотрели врачи, и спросили:

– Кто ты по профессии?

– Портниха, – ответила она.

Этот простой ответ спас ей жизнь и помог сохранить рассудок.

Ирену отобрали в небольшую группу портних нового ателье, учрежденного в Освенциме Хедвигой Хёсс. Оно называлось «Верхним ателье». Ее выбрали не из-за таланта, не из-за богатого опыта, а из-за связей: она приходилась родственницей капо ателье Марте Фукс (брат Ирены Лаци был мужем сестры Марты Турулки). Марта сказала женщине из СС, управляющей салоном – раппортфюрерин СС Рупперт, – что у нее слишком много заказов и слишком мало рабочих рук.

– Есть идеи, кого можно сюда взять? – спросила Рупперт.

– Да. Рейхенберг Ирену, номер 2786.

Оказавшись в относительной безопасности в ателье, Ирена принялась спрашивать Марту:

– Слушай, у меня есть хорошая подруга, Беркович, Браха. Номер 4245. Можешь и ее сюда вытащить?

Долго убеждать Марту не пришлось. Через два месяца после появления Ирены в ателье поступила и Браха. Она вскоре объявила:

– У меня есть сестра…

Две недели спустя Катьку Беркович, номер 4246, взяли в салон как специалиста по пальто и костюмам.

К осени 1943 года в «Верхнем ателье» работало уже не 2 женщины, а 15, и со временем их стало еще больше.

Эсэсовцы отбирали людей на смерть, а Марта, отбирая помощниц, надеялась повысить их шансы на выживание. Конечно, первыми, о ком она подумала, были ее знакомые. Так в лагере работала привилегия. От связей, знакомств, «протекций» зависело все. То, как Марта собирала портних в Освенциме, наглядно демонстрирует, насколько крепкими были родственные связи и чувство товарищества для евреев и других заключенных. Когда семьи разлучались, трудно было не предаться отчаянию, как произошло с Иреной. Чтобы не лишиться рассудка, надо было держаться за любые связи, любое дело; это поддерживало людей эмоционально, что, в свою очередь, придавало силы.

Комендант Хёсс фыркал, видя, как еврейские семьи пытаются держаться вместе: «Они липнут друг к другу, как пиявки». Однако сразу после он заявил обратное, указав, что совершенно не видит в евреях чувства солидарности: «Казалось бы, в их положении должно возникать желание друг друга защищать. Но нет, совершенно наоборот»{289}.

Несмотря на постоянное хвастовство, что он якобы разбирается в менталитете заключенных, Хёсс не только преуменьшал собственную ответственность за создание условий, порождающих как солидарность, так и распри; также он не позволял себе проявлять сочувствие к заключенным Освенцима в любой форме. Разрешить себе испытывать нормальные чувства – любовь, верность, желание уберечь себя – значило признать, что заключенные такие же люди, как тюремщики.

Хёсс сопротивлялся этому всеми силами: если заключенные были людьми, его обращение с ними следовало назвать не иначе как бесчеловечным. Хёссу было проще создать защитный барьер из предубеждений, чем увидеть себя – якобы любящего семьянина, читающего детишкам сказки на