руку и начал улыбаться метров за пятьдесят:

– Кого я вижу!

– Привет, Том. – Роберт дождался, пока он подойдет, присел и погладил собаку. – И Орешек, конечно, куда ж без Орешка.

Песик, виляя хвостом, прижался к ноге Роберта.

– Хорошая собачка, очень, очень хорошая, замечательная собачка… – бормотал Роберт. Его всегда трогало собачье простодушное дружелюбие.

– Рада вас видеть, Том.

– Решили пораньше в этом году?

– Нет-нет, пока только на выходные. Подышать соленым воздухом.

– Дышите, дышите. У нас этого добра сколько хочешь.

– Как зимой справлялись?

– Об этом не надо. – Том притворно нахмурился и тут же расплылся в улыбке. – Холода стояли собачьи. – Услышав “собачьи”, Орешек недоуменно поднял голову и глянул на хозяина. – Ладно, ладно… ты тут ни при чем.

Орешек успокоился и опять потребовал ласки.

– Всему приходит конец, и хорошему, и плохому, – с философской интонацией заметила Гейл. – Да будет свет – отныне и вовеки!

– Главное, чтобы оптимизм не кончался… Место! (Песик, вроде бы равнодушно поглядывавший на чаек, изготовился к прыжку и рванул поводок.) Приятно было повидаться. Фу! Это я не вам, – улыбнулся он.

Гейл не оставляло радостное настроение. Более того, с каждой минутой оптимизм нарастал. Она зажмурилась, подставила лицо солнцу и спросила Роберта:

– А как ты думаешь, “Миссури” открыт? Я вроде проголодалась. А ты?

– Не возражал бы.

Они вернулись к машине. Провинстаун, городок на самом острие Кейп-Код, зимой почти пустой, но Гейл помнила, кто-то ей говорил – маленький ресторанчик “Миссури” не закрывается круглый год.

И в самом деле открыто. Ничего не изменилось. По-прежнему над каждым столиком гирлянды из цветных лампочек, а над баром огромный радужный флаг, и ничего удивительного: Провинстаун – излюбленное место геев со всего Массачусетса.

Гейл и Роберт сели за столик у окна. На стене большая, сильно выцветшая карта Европы и черно-белые снимки какого-то восточного рынка – толстые женщины в темных одеяниях продают живых кур. На другой стене фотографии знаменитостей средней руки с пивными кружками и надписями черной тушью: Лучшая пицца на планете! Или: Не могу без тебя жить, Сайрус!

Сайрус – имя редкое, но не загадочное, так зовут хозяина. Он и живет тут же, на втором этаже. Один, если не считать старой собаки довольно редкой породы – португальский вассерхунд. Сайрус приехал из какой-то провинциальной дыры в штате Миссури лет пятьдесят назад – хотел во что бы то ни стало избавиться от своих католических корней. Мать была настолько религиозна, что даже отказывалась садиться за руль по воскресеньям, а одноклассники то и дело его колотили, поскольку он никак не мог определиться, в какой цвет надо одеваться по тем или иным католическим праздникам. Потому отметил совершеннолетие и тут же уехал. Если верить его рассказам, доехал до Провинстауна автостопом и никогда в родные края не возвращался.

Гейл поискала его глазами, но так и не нашла. Подозвала официанта, заказала по бутылке “Пеллегрино” и пиццу на двоих. Минут через пятнадцать официант принес уже разрезанную на треугольники пузырящуюся пиццу с красиво защипанными краями.

Гейл внезапно почувствовала, что очень голодна. Может, морской воздух тому виной, а может, и пицца – они почти никогда не ели пиццу. Она прислушивалась к рекомендациям диетологов насчет здорового и нездорового питания, но сейчас при виде роскошной маринары с выглядывающими тут и там упругими серо-зелеными орешками мидий и розовыми креветками у нее буквально слюнки потекли. Даже не думала, что может так возбудиться от вида обычной пиццы в недорогом приморском ресторанчике. Роберт тем временем затеял политический разговор с официантом – тому не нравился нынешний президент, хотя он всегда голосовал за демократов. Сошлись на том, что было бы лучше, если бы выборы выиграл местный губернатор.

Гейл порадовалась – Роберт говорит о политике! Еще один хороший признак… и не единственный, уже пальцев на руках не хватает.

– Ущипните-ка меня поскорее! Неужели это Роберт Маклеллан собственной персоной? – Сайрус шел к столику широкими шагами, раскинув руки, как для объятия. Гейл не помнила, чтобы хоть раз видела его в очках. Надо сказать, к лицу – похож на какого-нибудь конгрессмена. – И ваша красавица-жена! Замечательно! Неужели я проспал весну?

Они встали навстречу хозяину. Он крепко обнял Гейл, трижды расцеловал – надо думать, лишний поцелуй достался ей в качестве бонуса. Потом настала очередь Роберта.

– Вы даже не представляете, как я рад вас видеть!

– Мы тоже очень скучали, – сказала Гейл и почувствовала, что порозовела от удовольствия. – У вас так уютно…

И в самом деле, Сайрус принадлежал к той редкой категории людей, которых воспринимаешь как родственников, при этом неважно, видишь их каждый день или раз в году. Что-то вроде химической реакции: появляется Сайрус – и сразу возникает ощущение, что они расстались только вчера, причем очень довольные друг другом.

– Замечательно! – повторил Сайрус, подумал секунду и добавил: – Великолепно!

Потряс руку Роберта и, не отпуская, мягко усадил на стул:

– Садитесь, садитесь и ешьте. Остывшая пицца – это не пицца. – После чего выдернул из-под соседнего столика стул и подсел к ним.

– Как идут дела? – спросил Роберт.

– Господи, какие дела? Сезон мертв, как дохлый кит. Давно не было такой волчьей зимы. Но главное, на здоровье пока не жалуюсь. – Он постучал согнутым пальцем по столу. – А вы-то как?

Вопрос был адресован Гейл. Сайрус был одним из немногих, кто знал про болезнь Роберта. Вернее, не одним из немногих, а единственным, если не считать врачей.

Прошлым летом Гейл стояла у дверей “Миссури” и, борясь с комком в горле, смотрела, как Роберт, выйдя из машины, совершает какие-то ненужные и непонятные действия: обошел вокруг, пощупал зачем-то колесо, открыл капот, некоторое время смотрел на мотор и опять закрыл. Это был один из худших дней. Сайрус подошел к ней, задал какой-то совершенно невинный вопрос, а она в ответ разрыдалась и, всхлипывая, выложила их тайну. Удивительно – этот человек умел слушать так, что изначально с большим трудом преодоленный стыд мгновенно исчез. Сайрус принадлежал к тому редкому типу людей, которым можно позвонить среди ночи и, к примеру, попросить спрятать труп.

Гейл собралась было ответить, но Роберт ее опередил.

– Жизнь играет в свои игры, – сказал он с ясной улыбкой.

– Что да, то да. – Заметно удивленный Сайрус покачал головой. – Лучше не скажешь. Как начнет играть, не остановишь.

– Роберту выписали новое лекарство. – Гейл вовсе не собиралась кому-то рассказывать об эксперименте, но день был так многообещающе ярок, а Сайрус настолько располагал к откровенности, что она не удержалась.

– Понятно, – кивнул Сайрус.

– И все это… – она покрутила растопыренными ладонями, желая изобразить затуманенное сознание мужа, –