— Это чудо! — наконец воскликнула она. —Наверное, племянник сестры моего мужа испытал сильный стресс и снова заговорил!После стольких лет!

— Он лежал возле холодильника, — не в силахсовладать с иронией, поддакнул Анисимов. — Вероятно, обнаружил, что высъели всю колбасу. Тут-то стресс его и настиг. К сведению: вы можете сократитьего титул. Племянник сестры вашего мужа — это все равно что просто племянниквашего мужа. И для мужа, и для его сестры Альберт в равной степени являетсяплемянником.

— Ерунда, — отрезала Лайма, которой страшно непонравился его тон. — Мой муж был приемным сыном в семье. И племянник егосестры для него вообще никто!

— Он сказал, что он не Альберт, — снова встрялаВенера. Как обычно в присутствии Корнеева она раскраснелась и сталаволноваться.

— Что вы говорите? — Лайма не верила своим ушам.

— Честное слово, — во весь рот улыбнулся Граков,сохранявший бодрый настрой. — Он сказал, что он Артур. Брат-близнецАльберта.

Лайма в кои-то веки ощутила свою полную неспособностьмыслить здраво.

— А где тогда сам Альберт? — оторопев, спросилаона.

— Накануне ушел на автобусную остановку, —продолжал докладывать Граков.

— О!

— Так это действительно не он? Не Альберт? —испуганно спросила Венера, пожирая спящего Корнеева глазами.

Лайма некоторое время держала паузу, потом задумчивосказала:

— Возможно.

«Они аферисты, — решил Анисимов. Ему отчего-то сталовесело. — Парочка самых настоящих аферистов. Вот это номер! Но прежде чемразоблачить их, надо узнать, что они задумали».

— У Альберта в самом деле есть брат, — медленнопроизнесла Лайма. — Артур. Я его очень давно не видела.

— А второй из братьев… полноценный? — мигомсориентировалась Венера. Ее интересовало здоровье обоих братьев, и психическое,и физическое, конечно, тоже.

— Не думаю, — повел бровью Анисимов. — Еслисудить по тому, что он жарил и ел траву, из лодки выпали оба брата.

— Из какой лодки? — озадачился Граков. Историянесчастного Альберта была ему неизвестна.

— В детстве братья выпали из лодки и начали тонуть. Ихдолго выуживали из воды, что повлияло на их дальнейшее развитие. Один пересталразговаривать, а второй… — Лайма скосила глаза на Корнеева. Его сон не был глубокими каждую минуту грозил прерваться. — А про второго я ничего незнаю, — помрачнела она. — По-моему, с ним все в полном порядке.

Одного взгляда на Анисимова и Гракова было достаточно, чтобыпонять — палку они с Корнеевым уже перегнули. Ни один здравомыслящий человек неповерит в братьев-близнецов. Подтвердив версию Корнеева, она, конечно,сглупила. Просто растерялась. Отступать поздно. Существует только один выход:так называемый Артур должен быть совершенно нормальным. И не просто нормальным— великолепным. Он затмит собой все то вранье, которое они нагородили.

— Алкоголем от него не пахнет, — сказала Лайма,принюхиваясь. — Но этот странный душок…

— Вероятно, он отравился каким-то растением, —высказала предположение Венера.

Корнеева решили немедленно привести в чувство и выяснить прожелуди все до конца.

— Степан, вы же должны знать, что делать в такойситуации! — обратилась Лайма к Гракову. — В ваших путешествияхнаверняка всякое бывало.

— Тогда я делал промывание желудка по методу йогов.

Кррнеев мгновенно ожил и заявил, что он не позволит себяпромывать.

— Я, конечно, не токсиколог, — заметилАнисимов, — но мне кажется, его надо хорошо накормить и дать побольшежидкости.

Он неожиданно почувствовал невероятный душевный подъем. Мирстал не таким мрачным. Раз это парочка аферистов, значит, Лайма не проявлялажестокосердия и не издевалась над бедным больным. Они сообщники! Заговорщики.Всего-то!

Лайма сделала Корнееву несколько холодных компрессов. Отмокрых тряпок он отчаянно отбивался, а вот кофе принял с благодарностью. Послетретьей чашки к нему вернулся нормальный цвет лица. Или почти нормальный.

— Артур, это действительно ты? — спросила«родственница» напряженным голосом. — Куда ты дел Альберта?

Корнеев поднял голеву и посмотрел на свою напарницу. Ее зрачкиказались кончиками копий, готовых вонзиться в его сердце.

— Я отвез его в санаторий. Извини, Лайма, мы хотелиподшутить над тобой. Но шутка не удалась. Видно, я чем-то отравился ипочувствовал себя…

— И ты не ел желуди?

— Какие желуди? Ты что?

— Наверное, это был горячечный бред, —предположила Венера.

Она выглядела так, будто у нее самой подскочила температура.Щеки алели, губы пылали, глаза блестели ярко, словно она выпила шампанского.

«Может, оно и ничего? — с вялым оптимизмом подумала Лайма. —Пусть Венера соблазнит Корнеева, а ее муж захочет прикончить красавчика. Чембольше конфликтов мы породим, тем быстрее выплывут наружу все местные секреты».Ссоры, скандалы и столкновения губительны для всякого рода тайн. Их мутныеволны выносят на поверхность обломки душевных кораблекрушений, которые довремени покоились на дне.

Самое ужасное, что гости не желали уходить, несмотря на всенамеки Лаймы — тонкие и не очень. Ей страстно хотелось остаться с Корнеевымнаедине. Тому же, напротив, этого очень не хотелось, поэтому он на полную мощьвключил свое обаяние.

— Скажите, Артур, а чем вы занимаетесь? — задалнаконец Граков тот самый вопрос, которого Лайма боялась больше всего.

Корнеев, который не умел правдоподобно врать, способенсочинить что-нибудь совершенно неудобоваримое, что не сможет проглотить дажеочумевшая от него Венера.

— Я артист, — ответил он, накалывая на вилку сыр,который ему очень понравился. Он съел уже тарелку этого сыра и принялся завторую.

— Что вы говорите?! — громко воскликнул Анисимов,и Лайма посмотрела на него с подозрением. Похоже, что он издевается.

— И где же вы играете? — Граков, напротив,принимал все за чистую монету.

Корнеев немного помолчал, дожевывая, потом пояснил:

— Я артист малых форм.

— Он снимается в рекламе, — поспешно сказалаЛайма. — Пока что.

— Неужели? — привязался Анисимов. Ему доставлялоудовольствие вынуждать их врать дальше. — И что же вы рекламируете?

— Всякое, — махнул вилкой Корнеев. — Ну, там…крем для обуви, антиникотиновый пластырь, овсяную кашу.

— Какую? — Анисимов даже лег грудью на стол. Емустрастно хотелось загнать афериста в тупик.

Корнеев перестал жевать. Овсянку он видел обычно только втарелке, когда кто-нибудь варил для него кашу. А если даже покупал хлопья вмагазине, то делал это по-мужски — искал на упаковке слово «Геркулес» изасовывал ее в тележку.