собою, но побоялась, что может снова потерять сознание, и резким движением отложила снимки.

Бумаги она перелистывала довольно быстро: новой информации не появлялось, а вот шрам под ухом стал сильно зудеть, словно надеясь куда-то сбежать или хотя бы переместиться. Понимая, что в ее организме идет новый виток загадочных изменений, которые могут вылиться неизвестно во что, Вика постаралась сосредоточиться на документах, однако уже чувствовала, что концентрация внимания падает, а в глазах начинают мелькать темные точки.

Испугавшись, что отключится, она распахнула окно, с усилием втянула ноздрями теплый, слегка застоявшийся воздух и перевесилась через подоконник, который давал ощущение опоры. Дышать стало сложнее, но в голове прояснилось, а покачивавшиеся перед носом летние цветы своим благоуханием будто возвращали в реальность.

Чтобы не закрывать глаза, Вика внимательно следила за белой бабочкой, облюбовавшей себе место на ромашке, и сама не заметила, как стала с ней говорить.

— Если я опять это чувствую, то там что-то не то, правильно? — задумчиво спросила она у насекомого. Бабочка ничего не ответила, но прижала крылышки к лепесткам, из чего Вика заключила, что мыслит верно. — А раз так, то, может, мне и не надо этого знать?

Бабочка взмахнула крыльями, оторвалась от цветка и взмыла в воздух, едва не задев ее ухо.

— Значит, не надо, — резюмировала Вика и распрямилась.

Ей стало гораздо лучше, но тело все еще было каким-то ватным и подчинялось ей с явной неохотой. Особенно когда она бросила взгляд на старую папку.

— Да нет, не может там быть ничего зловещего, — произнесла Вика вслух максимально бодрым голосом. Получилось так себе, и она решила уточнить: — Если бы там было что-то на деда, Сычев не стал бы его покрывать. Следовательно, бояться нечего.

Однако она боялась. Самый страшный страх ее детства не только вернулся, а почти ожил, вернее — оживет, как только она дочитает дело. Сколько бы Вика себя ни уговаривала, как бы ни делала вид, что случившееся с мальчиками не имеет отношения к ее семье, в глубине души ей много лет казалось, что все не так просто, что есть нечто, о чем она банально не может вспомнить. Или не хочет.

Несмотря на сопротивление организма дальнейшему просматриванию документов, Вика взяла папку, долистала до того момента, на котором остановилась, и принялась читать дальше — медленно, вдумчиво и стараясь размеренно дышать, чтобы не свалиться в обморок.

Поначалу ничего особенного не попадалось: обычные допросы, хронология событий, попытки выяснить, кто где находился в момент исчезновения мальчишек… Даже показания, подписанные рукой ее деда, имелись, и выглядели они вполне правдоподобно, никаких сомнительных мест Вика не нашла.

А вот дальше начинались странные вопросы на тему того, почему дед так внезапно залил в подвале новый бетонный пол. При упоминании подвала она похолодела, однако продолжала читать, хотя чувствовала, что лучше этого не делать.

Некий следователь, похоже не Сычев, раз за разом, день за днем спрашивал деда про бетонный пол. Дед держался вполне прилично, и зацепиться в его показаниях было не за что, но от него все никак не отставали. Выходило, что пол он залил через несколько дней после исчезновения мальчиков, и, видимо, на этом основывались подозрения — других явных причин для них не было. Впрочем, следователя интересовала еще ссора деда с шумевшими на улице детьми, которым (и родной внучке в том числе) тот в красках высказал все, что думал об их поведении, однако было непонятно, придирался следователь в надежде что-то вытянуть из деда или и правда имел некую серьезную теорию.

Как бы там ни было, ответы деда оставались прежними, а пол он объяснял простым желанием сделать ремонт.

На этом месте Вика глухо фыркнула, поскольку не знала более консервативного, не склонного к переменам человека и помнила, что слово «ремонт» в их доме было исключительно ругательным. Тем не менее дед настаивал на своей версии и даже напирал на существование маленькой внучки, которая хотела использовать обновленный подвал для игр. Судя по всему, это объяснение следователя в итоге устроило: вопросов стало меньше, а причин для обыска он, видимо, так и не нашел.

Однако Вика, которой примерно в то время запретили ходить в подвал, прекрасно знала, что никаких игр там больше не было. Правда, новый пол в ее памяти как-то не отложился, наверное, она тогда думала о пропавших друзьях и не особенно обращала внимание на действия деда. Но не мог же он их там закопать?..

Вика рассмеялась, поскольку подобное предположение казалось безумным, однако осеклась и, пошатнувшись, едва не вывалилась в окно. Она лихорадочно пробежала глазами по прыгающим строчкам и, с шумом захлопнув папку, сделала глубокий вдох.

Вот оно — то, что не мог заметить ни один следователь. Может, у них были сомнения, может, они еще долго ковырялись в этой истории, но доказательств не нашлось, а версия с игровой комнатой для внучки звучала вполне убедительно. Для всех, кроме самой внучки.

— Ну что, закончила? — Сычев вошел в помещение, отхлебнул чаю из чашки с цветочками, которую держал в руке, и, с недоумением уставившись на бледную Вику, повторил вопрос.

— А?.. Да.

— Что интересного нашла?

— Ничего.

— А думала, что сразу раскроешь дело? — улыбнулся участковый. — На моей памяти кто только над ним ни пыхтел. А результат всегда один. Мистика, кажись.

— Но ведь так не бывает, — слабо возразила Вика, стараясь говорить, чтобы голос не дрожал.

— Ну, полно нераскрытых преступлений…

— На моей улице? — простонала она.

— Во всем мире. — Сычев снова отхлебнул чаю из чашки. — Ты что-то бледная. Душно тут?

— Ага. Душно.

— Так иди погуляй. А я отдохну наконец.

Вика послушно направилась к двери, чем, похоже, его удивила, но у выхода остановилась и обернулась.

— А почему они остаются нераскрытыми?

— По-разному бывает, — философски сказал участковый. — Иногда это — наши недоработки, но случается, что у нас изначально нет шансов раскрыть преступление, нет той ниточки, по которой можно идти.

— Как с Васей?

Он помрачнел, поставил чашку на стол и отвернулся к окну, но все-таки ответил:

— Да и с друзьями твоими тоже. Вот какова вероятность, что за двадцать лет ни единого намека на то, что стало с