снова украдкой подняла голову. Теперь они уже оба сразу стали делать мне знаки руками, подзывать к себе.

Мимо, тяжело вытаскивая ноги из вязкой земли, пробежала Линда (она только что явилась на поле), о чем-то заговорила с теми, на дороге. Через пару минут подошла ко мне, встревоженная.

– Ты должна сейчас же идти к господину Бангеру. Только быстро!

– Зачем?

– Не знаю. Иди скорей!

Пошла. Сотни мыслей пронеслись в голове, одна другой страшнее. Сначала решила, что в полиции узнали, что я переписываюсь с Женей Никандровой и теперь от меня будут требовать, чтобы я рассказала им все, что знаю, о наших беглецах… А потом меня словно бы огнем обожгло – это они станут сейчас пытать меня об Аркадии. Пронюхали каким-то образом, что он ходил к нам, что был у нас и в то, последнее воскресенье… В душе поклялась: будь что будет – ничего они от меня не узнают! (Ах, Симушка, сон-то, оказывается, в руку, вот и вина нашлась!)

У ворот поправила свой рабочий «макинтош», перевязала потуже платок на голове и с невозмутимым видом вошла во двор.

Возле крыльца стоял полицейский в очках в золотой оправе – теперь я узнала его: это был деревенский вахмайстер – и внимательно смотрел на меня.

– Гутен таг, – бодро поздоровалась я, – а где господин Бангер?

– Подожди, айн момент, – ответствовал полицай, – сейчас он будет. – (Вроде бы голос не сердитый).

Вышел из дома Бангер, увидев меня, свистнул кому-то на поле за двором, затем приблизился к нам.

– Вот, Вера, ты нам понадобилась. – (Изо всех сил стараюсь сохранить на своем лице спокойное выражение.) – У меня пропали три пары новых сапог. – (Удивленно округляю глаза.) – Я подозреваю одного поляка, его зовут Ян… Алекс мне говорил, что вроде бы видел эти сапоги у него, но я никак не могу его понять. – (Снисходительно улыбаюсь.) – Ты будешь у нас переводчицей.

Теперь я уже весело говорю: «Битте, битте»[34].

Наконец из-за сарая показался Лешка Бовкун. Никогда не забуду его выражения, когда он увидел Бангера, полицая и меня в роли переводчицы – лицо бледное, губы дрожат, язык заплетается. Ох и сдрейфил же он – совесть-то тоже нечиста: сколько яблок воровал осенью!

В общем, говорили, говорили – и наконец выяснилось, что сапоги украл именно поляк, но где он сейчас – неизвестно. (Как Лешка, гад, старался «утопить» этого парня! Он, когда узнал, что речь пойдет не о яблоках, заметно приободрился, принял прежний наглый вид.)

На прощанье вахмайстер даже поблагодарил меня за помощь и попросил прийти к нему в полицейский участок, если, разумеется, еще понадоблюсь.

Дома уже все считали меня пропавшей. Обед остывал на столе, но никто не притрагивался к нему, а мама была вся в слезах. Насилу успокоила всех, а сама еще долго не могла опомниться от пережитого потрясения. А Лешку Бовкуна все дружно осудили – сегодняшний случай еще раз доказал, какой он подлец. Леонид даже высказал мысль, что это сам Болтун мог спереть у Бангера сапоги, потому что совсем недавно он ему, Леониду, намекал, что у него имеются «добрые черевики», которые он мог бы ему уступить за пиджак. А теперь, пользуясь тем, что поляк исчез (наверное, сбежал), свалил все на него.

21 октября

Какая новость!! Немцы отшвырнуты от Ленинграда на 300 километров! Правда ли только это, не очередная ли брехня какого-нибудь «болтуна»? Об этом сообщил Ваня-Великий из «Шалмана» – специально прибежал к нам после работы. А ему, в свою очередь, сказал поляк из соседнего имения, который будто бы сам лично подслушал разговор своего пана с фриезером (парикмахером).

Вечером я и Леонид направились к Гельбу слушать радио. И что же? В отношении южных фронтов опять самодовольно вопят о своих победах. А что же касается Ленинградского фронта, то тут впервые прозвучало нечто совсем другое: «На Северо-Восточном направлении, кроме ожесточенных атак советских войск и доблестных отражений их германской армией, никаких существенных перемен не произошло».

Как понять это? Может быть, действительно под Ленинградом фрицам дали хорошего пинка под зад и теперь дед Иван, Тася с Женькой уже у своих. Уже со своими! О, как я им тогда завидую!

Вот уже несколько дней ползут и ползут по железной дороге по направлению к России эшелоны с солдатами, машинами, орудиями, танками. В некоторых вагонах двери распахнуты, видны сидящие, словно бы игрушечные, солдатские фигуры со спущенными вниз ногами. К нам на поле, где мы убираем свеклу, доносятся звуки губных гармошек, слова знакомых песен – «Лили-Марлен», «Зольдатен маршиерен». Этакие бодренькие, веселые напевчики… Но почему-то мне кажется, что нет в них, в этих песнях, сейчас прежней бравады, наглости и уверенности, а слышатся нотки растерянности и смятения. (Но может, мне это только кажется?)

Сегодня опять произошел стихийный «классово-политический скандальчик», но уже не с Линдой или с Эрной, а с самим работодателем. Шмидт пожаловал на поле как раз в тот момент, когда мы, разогнувшись, провожали глазами один из очередных эшелонов. Заметив наши взгляды, заявил самодовольно: «Германия сильна сейчас, как никогда, и вся эта сила направлена нах Русланд. Скоро Россия капут!»

Мама (опять не сдержалась, выскочила!), взглянув мельком на Шмидта, сказала с недоброй усмешкой: «Ни-че-го! Еще не капут! – И кивнула на исчезающий за холмом состав: – Туда едут с песнями, а оттуда… – откинув лопату, она выразительно – слишком выразительно! – сложила на груди руки и бессильно поникла на бок головой: —…а оттуда – вот так!»

Конечно же, Шмидт все понял, ох и взъерепенился же он опять! Благодушия, с которым подошел к нам, как не бывало. «А вы надеетесь, – заорал, – что, как только кончится война, сразу в свою распрекрасную Россию побежите?.. Не-ет! И не мечтайте о том! Двадцать лет будете еще на нас, немцев, работать!.. Двадцать! Успеете состариться и сдохнуть здесь…»

Теперь уже и я с ребятами не сдержались.

«Казала Настя – як удасться», – пробурчал зло себе под нос Леонид, а Миша добавил: «Сначала одолейте Россию, а потом, ту, май-то, вякайте».

Я сочла нужным перевести более сдержанно: «Не рано ли вы, господин Шмидт, говорите об этом? Еще ведь неизвестно, как закончится война, чья будет победа».

«Ха! – Шмидт был искренне изумлен. – И вы что – еще надеетесь на то, что Красная армия победит?! Да уже половина России, вся ее основная промышленная зона занята германскими войсками, осталось лишь взять Ленинград и Москву, а там мы пойдем без задержки… Ну, это надо же! Они, думмер руссише[35],