Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Жандармы на седьмом ярусе неотрывно следили за ним, но отсутствие кобуры на поясе не давало им хотя бы формального повода остановить Охотника. Тимур, что вёл себя максимально вежливо и тактично с прохожими, смог беспрепятственно достигнуть башни, где когда-то жила семья Тальбот.
Башни на этом ярусе были дополнительно окружены трёхметровой оградой, но калитка оставалась открыта. Впрочем, стоило Молодому мужчине ступить внутрь, как из будочки рядом вылез охранник, раза в полтора крупнее его.
- Частная территория. – Бугай перегородил ему путь, положив руку на рукоять револьвера.
- Анклав. У меня встреча с Францем Тальботом. – Тимур продемонстрировал ему жетон. Уловил растерянность, сменившую ленивую решимость. Похоже, любого другого охранник бы выдворил за ограду, но инструкций, как поступать с Охотниками, ему не дали.
- Третий этаж. Но старик давно уже никого не принимает.
- Меня примет, - усмехнулся молодой мужчина. «Главное, что он ещё жив, а остальное не проблема.»
Бугай сделал шаг в сторону.
Тимур вошёл в башню, по центральной громадной лестнице поднялся на нужный этаж. Запахов было много, разных людей, разных возрастов. «Возможно это всё принадлежало Тальботам когда-то, но сейчас на других этажах живут другие семьи.»
Холлы, которые пронизывала лестница, с каждым пролётом становились всё больше и всё запущеннее, а значит места в башне под квартиры оставалось всё меньше. Тимур постучался в трёхметровую дверь, потом заметил кнопку вызова и утопил её в стену. Тишина. Ему пришлось очень сильно прислушаться, чтобы уловить шаркающие шаги. И только минуты через три провернулся замок и дверь, скрипя, приоткрылась.
- Что вам угодно, юноша? Мы не интересуемся услугами наёмников.
- Франц… - начал Охотник, но тут же понял, что перед ним слуга, хоть и так же очень почтенного возраста. – Франц Тальбот может меня принять? Я из Анклава Охотников, дело срочное, не требует отлагательств. Беседа не займёт много времени!
Камердинер подслеповато прищурился, пожевал губами.
- Я узнаю у его милости, ожидайте.
- Это касается Жатанаса и их свадьбы с Беллой! – крикнул Тимур в закрывающуюся дверь.
Замок лязгнул. Охотник отошёл от двери, прошёлся по холлу, выглянул в пыльные окна, узкие, но высотой почти от пола до потолка, что изгибался полусферой в четырёх, а то и пяти метрах над головой. «Наверно, здесь когда-то проводили балы, светские приёмы, расставляли столы с угощениями… Вон те светящиеся блюдца на потолке горели ярче, играла музыка. Двери распахивались, выходили блистательные хозяева и спускались вниз, к гостям, как небожители, снизошедшие до простых смертных. А теперь тут только пыль и паутина… Как в балладе, что любила цитировать мама: «всё в жизни дым, всё в жизни тлен, и в смерти всё туманно…» Наверно, она тоже чувствовала эту тоску по утраченной роскоши. Если, конечно, предположение Роскилле верно. Нужно было и по ней поискать информацию в архиве. Но она вполне могла быть и не из Тримеры…»
Забренчали ключи, заскрипели петли, и Тимур поспешил вернуться к двери.
- Его милость примет вас, прошу за мной. – Слуга впустил молодого мужчину внутрь и тщательно запер дверь.
Даже то, что осталось от былого достатка Тальботов превышало размеры домика Лангри в Повитуме. Квартира Франца оказалась двухэтажной, с продолжением лестницы, что пронизывала холлы за дверью. И так же, как и снаружи тут давненько не убирались. Тимур чихнул.
- Вы болеете? Больным к его милости нельзя!
Охотник фыркнул.
- Это от пыли.
- Не вижу никакой пыли, не выдумывайте, - и Тимур почувствовал, что камердинер абсолютно уверен в своей правоте.
- Пёс с тобой, нет так нет, - проворчал он в спину старику.
Они поднялись на второй этаж квартиры, дошли до кабинета. Из древнего кресла выглядывал сухой дед в халате. Усов, как на рисунке он уже не носил, но волосы по-прежнему делал на пробор.
- Проходите юноша, присаживайтесь, - он указал рукой на пуф. Кажется, обычно Франц его использовал, чтобы ставить ноги. «Ну хоть не на пол, как собаке, и на том спасибо.» Тимур сел напротив Франца, достал тетрадь.
- Морти сказал, что вы, юноша, из Анклава? И хотите поговорить о Жатанасе и моей Белле? – голос старика был слаб, глаза слезились, тонкие костлявые пальцы беспрестанно ощупывали обивку подлокотников.
- Всё так. Я расследую нападения стай Зверей на Жатанас, Ишиим, Вадуц и Элисту. Нападают они с регулярностью раз в десять лет. Нападения начались после вашей свадьбы с Беллой, и насколько я знаю, вы планировали её отмечать как раз в этих городках.
- Да, они принадлежали моей семье. Я хотел показать фермерам их новую хозяйку, мою Беллу. – Взгляд его затуманился ещё больше, а на губах появилась слабая улыбка. – Она была такой чуткой, такой вежливой с этими немытыми пастухами. Сразу всем понравилась в Жатанасе. Ах, какую свадьбу мы закатили! Угощения, сладости, фрукты… Степняки такого в жизни никогда не едали!
- Что произошло после свадьбы, куда вы поехали в первую очередь?
Лицо Франца сморщилось, как у маленького ребенка, готового заплакать.
- Я поехал в Тримеру. Матушка заболела, прислала гонца, что она при смерти, и я бросил всё, свою молодую жену, помчался к матери, как и подобает верному сыну. Белла уверила меня, что всё хорошо, что она не оставит гостей одних. Она собиралась продолжить задуманное мной путешествие. А я бы как смог – вернулся, и мы бы встретились в одном из городков.
«Не в одном, так в другом…»
- Как ваша матушка тогда себя чувствовала? Я так понимаю, вы так и не вернулись?
- Она симулировала свою агонию, только чтобы испортить мне свадьбу. А мне потом уже и некуда было возвращаться… - из глаз Франца потекли слёзы. – Почти вслед за мной прилетели гонцы. Они несли какую-то чушь, какую-то мистику. Что весь свадебный поезд обратился, кто в волков, кто в Зверей. Оборотни бросились на людей, немногие унесли ноги… Я заплатил анклавовцам, мы собрали отряд, вернулись в Жатанас. Пустые дома, редкие живые, спрятавшиеся в подвалах, разорванные тела, перевёрнутые повозки. Я нашёл только окровавленные обрывки платья Беллы, больше ничего. Эти тряпки мы и похоронили. Всё что осталось от моей Беллы.
Он вытер лицо рукавом халата.
- Я не хотел иметь общего с теми проклятыми местами. И с моей матерью, обманом лишившей