– С ней все в порядке?

Я кивнул, хотя честнее было бы сказать, что не знаю.

– Я могу что-то сделать? – шепотом спросила мама.

Я открыл холодильник, вынул пачку молока и, понизив голос, ответил:

– Ей это все неприятно. Было бы лучше не лезть к ней сейчас.

Мама с пониманием кивнула и показала на кастрюлю, в которую я наливал молоко.

– Для Алисы?

– Сделаю ей горячий шоколад, – объяснил я, на что мама отодвинула меня от плиты.

– Дай я. Я принесу вам чашки.

– Не надо, мам.

– Но я хочу, а ты давай-ка быстренько… Не оставляй ее одну надолго.

Я благодарно сжал ей руку, взял бутылку с водой, два стакана и вернулся к Алисе. Она сняла одеяло с плеч и накрыла им колени. Когда я сел рядом, она и мои ноги закутала. Я придвинулся чуть ближе, налил воды и предложил ей. Когда она поднесла стакан к губам, я заметил, что рука еще дрожит. Не так сильно, как за столом, но, кажется, Алиса – что бы это ни было – так и не пришла в себя окончательно.

Все ли с ней в порядке? Ответ я пытался найти в ее взгляде. Меня не отпускало ощущение, что тут скрывается что-то серьезное, у меня в голове крутились самые разные сценарии. От тяжелой болезни до бывшего дружка-насильника, который ее преследует.

– Не смотри так, – нарушила она тишину и поставила стакан на пенек возле скамейки.

– Как – так?

– Как будто я на исповеди и сейчас расскажу о смертельной болезни или чем-то таком. Я не больна.

Я не сдержал вздох облегчения.

– Ты правда так подумал? – Она удивленно взглянула на меня.

Я открыл рот, чтобы ответить, но тут постучали в дверь. Мы с Алисой одновременно оглянулись туда, где стояла моя мать, призывно поднимая поднос с двумя чашками и тарелкой с печеньем. Она не вышла на террасу. Наверное, чтобы не мешать. Я быстро встал и с благодарностью взял поднос.

– Только не говори, что твоя мама нам еще и шоколад с печеньками приготовила.

– Ну так и есть, хотя сделать напиток – моя идея, – признался я.

– Но воды вполне бы хватило.

– Понятное дело. Но ты так посмотрела, когда я упомянул горячий шоколад. Я практически услышал, как у тебя текут слюнки.

– Ну хорошо. Я люблю шоколад. Но не надо было для этого напрягать маму. Мне теперь неудобно.

– Я ее не напрягал. Она выгнала меня из кухни, и ты должна радоваться, потому что ее горячий шоколад – к своему неудовольствию, я как бармен должен это признать, – лучше, чем мой. – Я снова подсел к Алисе, потеснив ее под одеялом. – А печеньки вчера бабушка напекла, – продолжил я, ожидая, что Алиса порадуется, но у нее вдруг задрожал подбородок.

– Господи… У тебя такая чертовски замечательная семья. – Она не смогла произнести фразу до конца и всхлипнула, и это совершенно сбило меня с толку. Почему она плачет при виде моей семьи?

– Ключевое слово чертовски или замечательная? – пошутил я, чувствуя абсолютную беспомощность.

– Замечательная.

– Сказать им, чтобы прекратили?

Господи, какой бред я несу. Обнять бы ее, но я боялся, что она не захочет.

Она покачала головой.

– У тебя чудесная семья, Симон. Такая добросердечная, милая и веселая, и такая, какой… какой нет у меня, – призналась она. От эмоций в ее больших голубых глазах у меня ком встал в горле, почти вызвав боль. Она нетерпеливо смахнула с лица слезы. – Теперь я еще и разревелась в твоем присутствии. Прости.

– Да за что? Я же тот тип, который на сеансе тату свалился в обморок. – Я произнес это и тут же пожалел. Ей сейчас не до легкомысленных фраз. Меньше всего мне хотелось высмеивать и ситуацию, и состояние Алисы. – То есть если тебе нужно поплакать, все нормально. Если поговорить – тоже. Как ты захочешь, хорошо?

Она повернулась ко мне, одну ногу положила на скамейку, я последовал ее примеру, теперь наши колени плотно соприкасались.

– За столом… – начала она и принялась хватать ртом воздух, – когда вы все так беззаботно смеялись, и вообще… Все это… Еда, то, как вы со мной обходились, как будто я часть семьи, и как вы общаетесь друг с другом… Ты с Норой. Ваши родители с вами и… – Ее голос потух, и она прошептала: – Твоя мать с тобой… Мне напомнило это… что моей мамы больше нет. И что виновата в этом я. – Ее слова, особенно последняя фраза, болезненно отозвались в застарелой душевной ране.

– Когда это случилось? – осторожно спросил я, слегка оцепенев от столкновения с прошлым. Потому что это чувство самоедства по поводу смерти человека было мне знакомо, и я надеялся, что Алиса ему не поддастся. В отличие от меня.

– Десять лет назад, но бывают дни, когда кажется, что вчера.

Вопрос о том, что именно произошло, вертится у меня на языке. Но я не хочу давить и помалкиваю. Как и о боли и воспоминании о моем брате, которого я никогда не знал.

– Я думаю, особой разницы нет. У сердца чертовски хорошая память, когда речь идет о боли, потере и тоске.

Алиса кивнула:

– Проклятое слоновье сердце.

– Слоновье сердце… – пробормотал я про себя; мне понравилось сравнение.

– Раньше мне труднее всего было справляться с воспоминаниями, которых больше нет.

Я вопросительно посмотрел на нее.

– Как это, когда мама обнимает тебя, – тихо объяснила она, и мне еще больше захотелось обнять ее саму. Обнимать ее до тех пор, пока она не успокоится. Как будто у меня или у кого-то другого были силы залечить эту рану.

– Если когда-нибудь захочешь об этом рассказать, просто вслух подумать о том, что ты помнишь или не помнишь… Не знаю, поможет ли это, но я готов тебя выслушать. Я, правда, не такой уж мастер говорить о таких вещах. Но там, где нужно слушать, я профи.

– Это точно. – Слабая, еле уловимая улыбка промелькнула на ее лице. – И как же ты с этим справляешься?

Я окаменел, не хотелось говорить о том, как я мог спасти моего брата. Откуда она знает?..

– Как справляешься с потерей? – повторила Алиса, и я меня отпустило.

– Спорт. Начал заниматься силовой тренировкой и боксом. Потом стал бегать. Любые упражнения на выносливость проветривают голову. До сих пор. Раньше я перегибал палку, потому что эмоциональная боль, – я показал на грудь, – не уходила, и тогда я заглушал ее физической болью. – Я умолчал, что часто напивался до потери сознания и провоцировал драки. То же самое и с моей фазой ненависти к себе, когда я, чтобы забыться, принимал наркотики.

– И поэтому ты изучаешь спортивные науки? – сложила она два и два.

Я кивнул.

– Не могу представить свою жизнь без спорта. Мне чертовски трудно вытерпеть эти несколько недель перерыва из-за татуировки.

– Понимаю. У меня та же история с искусством. И с учебой. Хотя учебы могло и