Изначально комплекс «Ладога» принадлежал мутным личностям, живым из которых оставался только Раш. По слухам, еще до снегопада, в катакомбах, построенных с куда большим размахом, чем было необходимо для логистических целей, занимались контрафактом, контрабандой и прочим криминалом, и Бура имел к этому отношение. После известных апокалипсических событий начальник полиции с бандюганом разделили город по силе могущества. Используя административный ресурс, Бура прибрал Черкесск к рукам. Рашу же достался микрорайон вокруг ТЦ.

От Сузика, бывшего установщика автосигнализаций, с которым Андрей сблизился во время тренировок, узнал, что «рашпили» и «бурыги» (так тот называл бурильщиков), хотя друг друга недолюбливают и не упустят случай почесать кулаки о ненавистные рожи, в момент опасности объединяются. Общими силами защищают Черкесск, будь то от набегов «Диких», «Бавуков», «Ильичей» так и от «мутяр», которые в последнее время донимают особенно. Также Сузик поведал, что мутанты замечены везде, откуда приходит информация. В Невинномысске так точно. С городом налажена проводная коммуникация. С Армавиром и Ставрополем сообщение хуже. Радиосвязь отвратительная, в сильные снегопады вообще «ложится».

О сыне градоначальника Сузик знал не больше прочих. Спросил, почему Андрей этим интересуется, что заставило интересанта свернуть со скользкой дорожки.

Спустя два месяца тренировок Андрея выпустили в октагон. Он выиграл три боя, один проиграл. Противниками были такие же новички. Правила не позволяли наносить увечий, и Андрей быстро восстанавливался. Тяжелые бои с сильными соперниками его ждали впереди, а пока его даже не внесли в таблицу турниров.

Он продолжал оттачивать мастерство и набирать форму. Коллеги по цеху подсказывали, давали советы, делились секретами (между одноклубниками бои не проводились, лишь спарринги) и он впитывал. Пробовал, отсеивал ненужное, оставлял «годное». Спортзала ему оказалось мало. Выпросил у Торса матрас, обмотал им бревно, всю конструкцию утянул скотчем в несколько слоев, после чего подвесил к полудюймовому анкеру, на котором крепился антивандальный светильник. Раньше, лежа на койке, смотрел на мощный крюк и недоумевал, для чего тот на самом деле вкрутили в потолок. "Не для светящейся же висячки. Скорее всего, чтобы вздернуться от паскудной жизни". И лупил без устали. Скотч рвался, бревно выпадало, он чинил и продолжал тренировки.

Главной, его целью, как многие думали, был не блестящий кусок металла — кубок чемпиона. Он готовился выживать.

Однажды Андрея поймали при попытке покинуть анклав. Раш наказал его показательно в острастку другим должникам. Выставил на бой с чемпионом. В той драке, точнее, в избиение дилетанта Андрей понял, насколько не готов, насколько слаб, насколько беспомощен. Злость и ярость клокотали, он поднимался, падал, снова поднимался, бросался и падал. На его лице не осталось живого места, впрочем, как и на всем теле. Конь без особых усилий обрабатывал его как грушу. Сломал два ребра, нанес множество рассечений, синяков и ссадин. Канвас был залит кровью. Раш созерцал экзекуцию и скалился. Конь дважды взглядывал на него, призывая остановить избиение, но вождь дождался, пока после тяжелого удара в голову Андрей задеревенеет, сделает несколько буратинных движений руками и рухнет ничком. В воцарившейся мрачной тишине Раш вскочил и громко захлопал в ладоши. Его никто не поддержал, но когда начал озираться и окатывать публику дичайшим взглядом, слабые хлопки все же заплескались. Но и они скоро стихли. По залу прошел изумленный вздох и шепот. Раш повернулся к октагону, руки его замерли, словно удерживали невидимый шар. Кровавая котлета медленно поднималась из багряной лужи. Жуткое зрелище. Конь махнул рукой и покинул ринг.

Андрей думал, что не оклемается. Он не мог ни лежать, ни дышать, ни есть, ни шевелиться не испытывая боли. В первую адскую ночь не сомкнул глаз. Лежал на кровати, забинтованный, словно мумия, и таращился в потолок.

Наутро Торс принес завтрак. Минуту разглядывал Андрея, затем достал из-за уха самокрутку, сунул в распухшие, рассеченные губы. После второй затяжки Андрей ощутил, как боль стекает с него, словно грязь с окна. Стало светлее, в голове закружилось, а в животе, будто начал распускаться бутон лотоса.

На следующий день заявился Раш. С порога долго смотрел на синюшное вздутие вместо лица, поерзал губами, затем, как ни в чем небывало широко заулыбался, шагнул через порог:

— Кто старое помянет тому яйцо всмятку.

Дернул под себя табурет, уселся, вперил в Андрея глаза-шары.

— Все чики-пики? Торс сказал, выживешь. Соврал?

— Эслэкосачокпропишэтетовыэву.

— Что? Не понял? Говори четче.

— Нэт.

— Чего нэт? — Раш ниже наклонился к распухшим, словно после неудачной хейлопластики губам.

— Яговаю…

— Ладно, запахнись, — Раш сморщился, — видел твой спарринг — испанский стыд. Тебе надо было переводить Коня в клинч, он же тебя перебивал, как соплю. Жалкое зрелище. Свиная туша. Ему с безногим Яриком было бы сложнее драться, с жирной шлюхой Чоли сложнее. Что за удар? Что за стойка? Уклон, где твой к херам собачьим, уклон? Раз-раз по мызе, — Раш вскочил, опрокинул табурет, сделал четкую «двоечку», уклон влево, вправо. И скорость… Она у него была молниеносной.

— В общем, — заключил вождь, — ни хрена ты не умеешь. Тренироваться и тренироваться. До седьмого пота тренироваться, до кровавых соплей, до поноса. Но…, - он сделал паузу, пристально посмотрел на котлету, покрывшуюся рубцами и коростой, — умеешь то, чего не добьешься никакими тренировками. Ты напоминаешь меня в молодости. Кто меня только не пиндил, кто только не хоронил, а я выжил и засунул хер им в глотки. Всех к чертям собачьим ухандокал. Ага, — он вдруг подобрел лицом, засмеялся, — Би́ча зубами своими подавился. Перхал, чуть зенки не полопались. И ты такой, — Раш сделался строгим, проткнул Андрея холодным взглядом, — я тебя, гребаный потрох, насквозь вижу. Другой бы лег и не рыпался. Вот на уя ты встал? — Раш снова засмеялся, — потому что ты чекнутый стоячок. Вот кто ты такой. Стоячок. Стояк, мать твою. И я такой, — уже бурчал он, покидая комнату.

Через десять минут в дверях возник Торс с кривой физиономией, выражающей пренебрежительную брезгливость. Позже Андрей понял в чем дело. Он так улыбался. Торс завел очкастого, худющего парня в дерматиновом оранжевом фартуке обвальщика с чемоданчиком.

— Теперь ты «рашпиль», — торжественно проговорил Торс, вытаскивая из-за уха косячок. — Поздравляю, — сунул Андрею в губы, поджег.

Тощий поднял опрокинутый табурет, уселся, взял синюшную руку, подтянул к себе. От боли Андрей скривился и зашипел. Не обращая внимания, очкар повертел, осмотрел предплечье, кивнул, затем открыл чемоданчик. Достал плеер, нацепил глухие наушники, туго пристегнул к запястью Андрея какой-то приборчик, нажал кнопку. На коже ощутилось легкое жжение.

Такого снегопада

Давно не помнят здешние места

А снег не знал и падал,