без края, / без конца и без края мечта! / Объясни же, какая такая / овладела тобой правота?

Неудивительно, что в этих стихах возникает легко опознаваемая реминисценция из зачина классического ст-ния А. Блока 1907 г. («О, весна без конца и без краю – / Без конца и без краю мечта!» (Блок 2: 272)), только начальное «О» в ней заменяется залихватским «Эх» (ср., например, в песне «Яблочко», которая еще будет цитироваться в I гл. СПС: «Эх, яблочко, куда ж ты котишься…», с. 177–178), а романтическая «весна» – на входившую в словарь как Блока, так и революционной эпохи «зарю». В Блоке, наряду с «немудрящими сердцами» из предыдущих стихов СПС (они же – главные герои поэмы «Двенадцать»), но в первую очередь – во всей России, можно видеть и адресата обращения-вопроса из комментируемого фрагмента. Глагол «овладела» намекает на скрытый мотив одержимости революционными идеями (общее место русских рассуждений о революции, см. об этом ниже на с. 183).

83

Объясни мне, зачем, для чего же, / растирая матросский плевок, / корчит рожи Европе пригожей / сын профессорский, Сашенька Блок?

Б. Кустодиев. Матрос и милая (1920)

Следом за классической блоковской цитатой в I гл. появляется и сам поэт, причем карикатура на Блока складывается у К. из отсылок к его произведениям. О своем отце, правоведе, профессоре Варшавского университета Александре Львовиче Блоке (1852–1909) сын писал в поэме «Возмездие» (1910–1921), которую пытался завершить в последние, пореволюционные годы жизни: «…Господин / Загородил ему дорогу / И, всматриваясь, смотрит строго: / „Вы – сын профессора?“ – „Да, сын…“» (Блок 3: 333). «Европу пригожую» Блок проклинал в ст-нии «Скифы» (1918): «Мы широко по дебрям и лесам / Перед Европою пригожей / Расступимся! Мы обернемся к вам / Своею азиатской рожей!» (Там же: 362) и в уже упоминавшейся нами статье «Интеллигенция и революция» (1918): «Европа сошла с ума: цвет человечества, цвет интеллигенции сидит годами в болоте» (Блок 6: 10). В этой же статье заходит речь о плевках: «А почем вы знаете, может быть, рад бы был Лев Николаевич, если б на его могиле поплевали и побросали окурков? Плевки – Божьи, а решоточка – не особенно» (Там же: 15). Впрочем, главным источником для второго из комментируемых стихов послужила вторая строфа из ст-ния З. Гиппиус «Сейчас» (9 ноября 1917): «Лежим, заплеваны и связаны, / По всем углам. / Плевки матросские размазаны / У нас по лбам» (Гиппиус: 221). Революционные матросы с их демонстративно хулиганской манерой публичного поведения были одной из сил, решивших исход Октябрьского переворота 1917 г. (см.: Колоницкий).

Одно из самых известных изображений вождя мирового пролетариата – А. Герасимов

Е. Кибрик. Идолище поганое

На индивидуальную характеристику Блока, который был не столько профессорским сыном (отец не жил с семьей), сколько профессорским внуком и зятем, в комментируемых стихах накладывается устойчивый для всего ХХ века штамп – «профессорский сынок». Так говорили и говорят о капризных, инфантильных и не приспособленных к жизни молодых людях, привыкших прятаться за спинами именитых отцов. Ср., например, в мемуарной книге И. Репина 1917 г.: «Жаботинский измерял талант художника только успехами в Академии и был убежден, что простого чугуевца, не имевшего протекции <…>, заедали профессорские сынки и не давали ему хода» (Репин: 100).

84

Кепку комкает идол татарский, / призывая к порядку Викжель,

Изображение Ленина отсылает одновременно к иконографии бесконечных ленинских памятников (идолов) и к былинному образу «Идолища поганого» с его татарскими коннотациями. Скомканная кепка в руке («пролетарский» аксессуар, в противоположность «буржуазному» котелку) является атрибутом многих живописных, скульптурных и словесных портретов Ленина, а восточные черты его внешности часто подчеркивались теми антисоветски настроенными авторами, которые и на сам политический режим в СССР смотрели как на вариант восточной деспотии. См., например, в знаменитом «Ленине в Цюрихе» Солженицына: «И – выплеском взгляда разящего из монгольских глаз, и голосом, лишенным сочной глубины, зато режущим, ближе к сабле калмыцкой (только выщербинки на „р“)…» (Солженицын 1972: 50).

Викжель – Всероссийский исполнительный комитет железнодорожного профсоюза. Эта организация вошла в историю прежде всего как один из центров противостояния новой власти в дни Октябрьской революции. 29 октября 1917 г. Викжель, угрожая всеобщей забастовкой железнодорожников, потребовал создания «однородного социалистического правительства» из представителей всех «советских партий» и замены Ленина на посту Председателя СНК, что привело к первому кризису советского правительства. Ср. в уже цитировавшемся нами ст-нии З. Гиппиус «Сейчас»: «Уж разобрал руками черными / Викжель – пути…» (Гиппиус: 221).

85

рвется Троцкий, трещит Луначарский, / только их не боюсь я уже!

Первый нарком просвещения РСФСР (с 1917 по 1929 г.) Анатолий Васильевич Луначарский (1875–1933), в пореволюционные годы часто выступавший как посредник между новой властью и интеллигенцией, был нелюбим в брежневскую эпоху оппозиционно настроенными интеллектуалами, поскольку от лица «культуры» оправдывал и легитимизировал деятельность большевиков. Луначарский пользовался репутацией превосходного оратора. Ср., например, в воспоминаниях В. Шаламова: «Двадцатые годы были временем ораторов. Едва ли не самым любимым оратором был Анатолий Васильевич Луначарский. Раз тридцать я слышал его выступления – по самым разнообразным поводам и вопросам, – всегда блистательные, законченные, всегда ораторское совершенство» (Шаламов: 24). Но еще более как революционный трибун славился Лев Давидович Троцкий (1879–1940), занимавший ряд ключевых постов в революционную и пореволюционную (до 1925 г.) эпоху (ср. позднесоветскую ироническую поговорку «пиздит, как Троцкий»; о культуре постреволюционной риторики см., напр.: Романенко). Вот как описывал эффект, производимый речами Троцкого, очевидец: «Зал был почти в экстазе. Казалось, что толпа запоет сейчас без всякого сговора какой-нибудь революционный гимн… Предлагается резолюция: за рабоче-крестьянское дело стоять до последней капли крови… Кто за? Тысячная толпа, как один человек, вздернула руки» (Суханов: 91). Троцкий наряду с Лениным в 1920-е гг. считался главным вождем и идеологом Октября (ср., например, в ст-нии З. Гиппиус «Божий суд» (1920), в котором Троцкий назван своей настоящей фамилией: «Не покажем Бронштейну и Ленину, / Кто на русской земле господин?» (Гиппиус: 258)). Ср. лейтмотивно возникающий образ Троцкого у К. в послании Д. А. Пригову «Любовь, комсомол и весна» (1987–1988): «и Троцкий / краснознаменный, вдохновенный Троцкий / приветствует бойцов», «И ненавистный Троцкий источает / кровавую слюну» (Кибиров 1994: 185–186), а также в части «От автора» его «Стихов о любви» (1988): «Так решай без меня наболевший вопрос – / Враг был Троцкий иль все-таки нет?» (Там же: 207).

Ленин и Троцкий. Фрагмент коллективного фото. Начало 1920-х гг.

В комментируемых стихах К. приравнивает риторику к оружию (общее место, любимое, например, Маяковским), для чего используется как матрица памятный советским людям куплет из фольклорной военно-революционной песни «Смело мы в бой пойдем» [28], при этом первые два глагола переосмысляются как метафоры: