Рвутся снаряды,

Трещат пулеметы,

Но их не боятся

Красные роты.

(Русские революционные песни: 43)

Последнее слово комментируемого фрагмента напоминает читателю о временной дистанции между объектом изображения и лирическим субъектом.

86

Я не с ними мирюсь на прощанье. / Их-то я не умею простить. / Но тебя на последнем свиданье / Я не в силах ни в чем укорить!

Обозначив временную дистанцию между нарратором и русскими революционерами в предыдущем стихе I гл., в комментируемых стихах К. прямо говорит о своем отношении к ним: прощаясь с эпохой, на «последнем свидании» с ней, нарратор не находит в себе милосердия, чтобы «простить» вождей Октября, но рядовых участников революции (по-видимому, нарратор здесь обращается именно к ним) он судить «не в силах». Ср. в интервью автора поэмы 2008 г.: «Отношение к советскому миру не может не быть двойственным. Про мерзости режима все понятно. А, например, мой папа – политработник и коммунист, чрезвычайно хороший и порядочный человек. И я всегда четко разделял создателей советской мифологии и ее носителей. С одной стороны, политические и революционные деятели, с другой – мир обыкновенных советских людей» (Кибиров 2008а). Обратим особое внимание на соседство в комментируемых стихах слов «прощанье» и «простить», через фонетическое сходство «прощанье» (ключевой мотив всей поэмы) и «прощенье» сближаются (эта паронимия активно использовалась в русской поэзии и до К., ср., например, ст-ние Окуджавы «Прощание с осенью» (1964) и его же «Прощание с Польшей» (1967)).

Как и многие другие фрагменты I гл. СПС, стилистически комментируемые стихи намеренно разнородны. Словечки из детского словаря («мирюсь», неуклюжий оборот «не умею простить») соседствуют с романсным поворотом сюжета (отказ от упреков на «последнем свидании»).

87

Пой же, пой, обезумевший Павка,

Василий Лановой (слева) и Владимир Конкин в роли Павки Корчагина

Отсылка к «романсному» ст-нию С. Есенина («Пой же, пой. На проклятой гитаре…»; ср. выше коммент. к стиху «Спой же песню мне, Глеб Кржижановский!..», с. 144) соседствует здесь с обращением к главному герою хрестоматийного советского романа «Как закалялась сталь» (1930–1934) Н. Островского комсомольцу Павке Корчагину, положившему на алтарь революции свою молодую жизнь, образцовому соцреалистическому положительному герою и главной ролевой модели советской молодежи по версии официальной пропаганды (см.: Бачелис, Трегуб). В 1956 г. по этому роману был снят кинофильм «Павел Корчагин» (реж. А. Алов, В. Наумов) с участием В. Ланового; в 1975 г. – телевизионный сериал «Как закалялась сталь» (реж. Н. Мащенко) с участием В. Конкина. В телесериале Павка показан поющим («Товарищ Песня», муз. И. Шамо, сл. Р. Рождественского, [29]). Между прочим, герой Островского и автор СПС – земляки, оба родились в украинском городе Шепетовке.

88

и латыш, и жидок комиссар,

В зачине стиха подразумеваются так называемые латышские стрелки, то есть военные части, сформированные во время Первой мировой войны из жителей Лифляндской, Курляндской и Витебской губерний и после Октября 1917 г. в подавляющем большинстве перешедшие на сторону большевиков. Как и матросы, считались основной силой революции, но, в отличие от матросов, в книгах и фильмах изображались холодными и бесстрастными (распространенное представление русских обывателей о прибалтах). Ср., например, популярный фильм «Шестое июля» 1968 г. (реж. Ю. Карасик). Далее в стихе продолжена национальная тема и обыграно обывательское же представление о том, что «революцию в России сделали евреи». Возможно, К. здесь говорит от лица условного белогвардейца. Ср., например, в романе Булгакова «Белая гвардия» (1925):

Были тоскливые слухи, что справиться с гетманской и немецкой напастью могут только большевики, но у большевиков своя напасть:

– Жиды и комиссары.

(Булгаков 2015: 60)

Ср. в этом же романе:

Жи-ды, – мрачно крикнул опьяневший Карась.

(Там же: 42)

Отождествление себя именно с противниками большевиков, своеобразная игра в белогвардейцев были весьма распространены в интеллигентской богемной среде 1970—1980-х гг. Прискорбные последствия этого маскарада заинтересованные свидетели современной истории могли наблюдать недавно на примере криминальной карьеры представителя младшего советского поколения Игоря Гиркина («Стрелкова»).

Хрестоматийные образы несгибаемых евреев-комиссаров можно найти в советской литературе 1920-х гг.: в первую очередь это Левинсон из романа Фадеева «Разгром» и Иосиф Коган из поэмы Э. Багрицкого «Дума про Опанаса» (оба текста – 1926, показательно, что они представляют максимальное географическое разнообразие Гражданской войны, от Дальнего Востока до юга Украины).

89

ясный сокол, визгливая шавка, / голоштанная, злая комса!

В первом из комментируемых стихов соседствуют две полярные характеристики адресата обращения К., демонстрирующие возможность диаметрально противоположных взглядов на него. Для официальной советской пропаганды «обезумевший Павка» – «ясный сокол» (образ из русского фольклора, актуализировавшийся после выхода на экраны кинофильма «Финист – Ясный сокол» (1975, реж. Г. Васильев; ср. также псевдофольклорную песню К. Массалитинова на стихи М. Исаковского «Два сокола» (1937) о Ленине и Сталине [30]). Для врагов советской власти комсомолец – «визгливая шавка»; а нарратор, по-видимому, совмещает обе эти точки зрения. Впрочем, предпочтение он явно отдает «белогвардейскому»/«кулацкому» взгляду на «Павку», поскольку второй из комментируемых стихов продолжает его характеристику именно в этом ключе. Эпитет «голоштанная» – скрытая отсылка к распространным параллелям между русской и Великой французской революциями; активные деятели последней, недовольные горожане, носили прозвище «санкюлоты» = бескюлотники, если позволено так это перевести (они носили длинные брюки, в отличие от аристократов, одевавшихся в короткие кюлоты). «Комса» – разговорное собирательное обозначение комсомольцев, не обязательно пренебрежительное. Ср., например, в романе «Как закалялась сталь»: «Ну, ладно, что с вами, с комсой, поделаешь…» (Островский: 258), «И снова комса бросилась навстречу стихии и после яростной двухдневной схватки без сна и отдыха загнала прорвавшуюся стихию обратно за стальные препоны» (Там же: 376), а также в ст-нии В. Маяковского «Гимназист или строитель» (1927): «Комса / на фабрике / «Красная нить» // решила / по-новому / нитки вить» (Маяковский 8: 224).

90

Пой же, пой о лазоревых зорях,

То есть о небывалых, утопических рассветах будущего. Наиболее очевидным образом К. продолжает здесь тему русского модернизма как предтечи революции: фантастические закаты, вызванные извержением вулкана на Мартинике в 1902 г., были, по признанию автора сборника «Золото в лазури» (1904) Андрея Белого, истолкованы символистами-мистиками как предвестие грядущего преображения мира (Андрей Белый: 47). Интересно, что это сочетание (не встречающееся в таком виде у символистов) можно обнаружить и в ст-нии 1956 г. старшей современницы автора СПС А. Якушевой, где также описывается утопический (и потому сомнительный в своей гармоничности) мир:

Всю фантастику от корок и до корок,

Прочитав и полюбив на много лет,

Я придумала себе прекрасный город,

Чтобы было мне уютней на земле.

Я зажгла над ним лазоревые зори,

Прочертила перекрестки кое-где,